– Поменьше бы уделяла времени своему театру, не переутомлялась бы!

Отчасти это было верно, но ведь Жанна создавала придворный театр прежде всего ради развлечения своего дорогого Людовика.

Маркиза Шуазёль действительно вынуждена была покинуть Париж, сильно разочаровав своих покровителей, которые и не подозревали о ее положении. Мало того, родив дочку, она умерла, но это случилось позже, а тогда король веселился с новой пассией, а Помпадур лежала в своей спальне и старалась не плакать. Нельзя, красные глаза фаворитки дадут такой повод для сплетен!

Подарок ей преподнесла д’Оссэ. Как ей это удалось, маркиза не объяснила, не рассказывать же, что пришлось привлекать дядю и даже мужа новой пассии. Подарок был странным и очень тяжелым для Жанны, но горничная правильно посчитала, что это необходимо.

– Что это?

– Мадам, возможно, я зря это сделала, но, полагаю, вы должны видеть эти письма своими глазами, иначе не поверите.

Сказала и вышла из спальни. Жанна дрожащей рукой раскрыла одно письмо, потом другое… Это были письма короля маркизе Шуазёль! Ее обожаемый Людовик писал своей крошке, приглашая на свидание и напоминая о каких-то моментах предыдущего.

Рука с письмом бессильно упала на колени. Это был конец, и неважно, что Шуазёль уезжает, найдется другая, если Людовик смог предпочесть ей пустышку, то на что надеяться? Нет, де Бранка не права, царить в уме и сердце короля бесполезно, если его куда больше интересуют альковные страсти.

Маркиза Шуазёль действительно уехала, маркиза Помпадур почти не показывалась, отговариваясь недомоганием. Его величество сам у фаворитки не появлялся, ему было совестно. Одно дело – жарко обнимать молодую красотку и совсем другое – после этого смотреть в глаза Жанне. Людовик чувствовал себя предателем, это его сильно раздражало. Когда-то он просил прощения у королевы после связи с Майи, но это была королева, его супруга, а почему нужно оправдываться перед фавориткой, которая и так ему обязана столькими годами возвышения?

Раздражаясь все больше и больше, Людовик пытался найти не только оправдание самому себе, но и вину Жанны. Почему он затащил в постель Шуазёль? Да потому, что у фаворитки тысяча и одна причина отказать в близости. Король прекрасно знал о запрете врачей вообще заниматься ей любовью, но что же теперь делать ему, стать святошей?

Оправдания получались какими-то куцыми, от этого раздражение только росло. Мало того, из-за отсутствия за столом фаворитки разговоры как-то не клеились, сама по себе беседа не текла, ее требовалось поддерживать. И развлечения почему-то не организовывались, и вообще ничего не получалось, министры приставали с вопросами, посетители с просьбами… Король начал просто злиться: без Помпадур все валилось из рук!

Оставалось одно: идти просить прощения, хотя она ни в чем не упрекала, ничего не выговаривала, Жанна просто болела, не выходя из своих комнат.

В конце концов решив, что так вести себя глупо и надо дать понять, что он волен поступать как пожелает, Людовик отправился к фаворитке.

Прошло всего три дня после отъезда новой пассии, Помпадур никого не принимала, отговариваясь недомоганием. Это привело двор к полной уверенности, что дни ее фавора сочтены. А как же иначе, если король к ней не ходит, сама маркиза не появляется? Заговорщики радовались, пусть с глупой Шуазёль ничего не вышло, но результат превзошел ожидания, королю оставалось только выселить маркизу из Версаля! Двор притих в предвкушении большого скандала, считая, что фаворитки прикидывается больной именно из-за нежелания выезжать.

А Жанна не столько болела, сколько размышляла.

Случилось то, что должно было случиться. Людовику нужна женщина в постели, причем такая, чтобы могла расшевелить его самого. У короля тоже стали случаться «осечки», Жанна просто никому об этом не рассказывала, словно не замечая. Сама она такой женщиной быть не могла в силу болезни и темперамента. Для нее заманчивей платонические отношения с любимым человеком, на что Людовик, безусловно, не согласится, осечки осечками, но обычно их не бывало.

И что теперь, уступать место очередной дурочке, которая сумеет залезть в постель его величества, вовремя уступив его желанию? Жанна поняла, что сделать это просто не сможет по нескольким причинам. Она уже столького добилась не только при короле, но и в Версале! Потратить столько сил в покорении Версаля, вытерпеть столько унижений и пережить столько неприятных минут ради чего? Чтобы все отдать своими руками? Сейчас Жанна прекрасно понимала, почему у Майи не хватило духа уйти от короля, даже когда тот предпочел другую, и почему Лорагэ оставалась даже третьей в постели.

Нет, никакой третьей Жанна быть не собиралась, но задумалась над тем, как сохранить свое место и влияние. В конце концов у нее дочь, и Александрин должна удачно выйти замуж, нельзя, чтобы над ней висело проклятье материнского имени, как когда-то было у самой Жанны. Если для этого придется терпеть в постели у короля очередную Шуазёль, то она вытерпит.

А еще она просто не могла уехать из Версаля и больше не видеть Людовика! Не могла, и все тут. Сердце болело, под глазами легли синяки, все тело охватила слабость, не хотелось ничего, только закрыть глаза и уснуть… навсегда… Если она не нужна Людовику, то не нужна никому. Как тогда жить, зачем? Но сразу приходила мысль о дочери, о том, что ее еще нужно выдать замуж.

Девочке всего восемь, она в монастыре, где учатся и другие девочки лучших фамилий Франции, Александрин общается с отцом, она ни в чем не нуждается… И матери всегда не до нее. Но и мадам Пуассон тоже было не до дочери, ничего, все успела: обучила, воспитала, выдала замуж… И она успеет, только надо что-то решить. А вот что, Жанна не знала сама.

Хуже всего то, что Людовик не приходил проведать, присылал своего камердинера Башелье узнать о здоровье, и все. Это было плохо, очень плохо, это могло означать отставку, опалу, и Жанна пока не могла придумать, как все исправить. Интуиция подсказывала, что спешить не стоит, хотя разум твердил, что нужно немедленно пойти к королю и все выяснить, потребовать… чего потребовать?

Со стороны королевских покоев на лестнице послышались шаги. Она очень хорошо знала эти шаги, это мог быть только Людовик. Но не было сил даже пошевелиться, как сидела в кресле снова с теми же проклятыми письмами в руках, так и осталась сидеть.

Она даже не поднялась навстречу любовнику, только спокойно следила, как он входит в потайную дверь и закрывает ее за собой. Людовик осторожно покосился на фаворитку, начал говорить:

– Мадам, как вы себя чувствуете?

Начал и осекся. Жанна просто протянула ему листы. Ее тонкая красивая рука дрожала, пальцы короля, принявшего письма, тоже дрогнули. Это был решающий миг, Людовик стушевался, но фаворитка не стала ни упрекать, ни даже плакать, она подняла на короля свои удивительные глаза и тихо поинтересовалась:

– Когда мне выезжать из Версаля?

– П-почему выезжать?

– У вас другая…