«Пауза была довольно длинной, и кажется, что ужасно сложно начинать все заново. Старая манера письма стала мне чужой, а нового направления я пока еще не выбрала. И больше никто не считает меня художником. Для всех я Муми-мама, и ничего более. Это тяжело — как и всегда, когда начинаешь что-то новое, как мне кажется».

Благодаря комиксам у Туве теперь были деньги, и ей не приходилось жить в ежеминутной тревоге из-за долгов и неуплаченной аренды. Опять же сейчас рядом с ней была опора — Тууликки Пиетиля, которая, сама будучи художником, хорошо понимала, насколько сильны давление и стресс, сопровождающие творческий процесс.

Начинать все сначала особенно сложно, если в прошлом у тебя великолепная карьера и любовь 20 миллионов читателей, от всего нужно отказаться — и сделать это совершенно добровольно. Причиной такого выбора была не охота за славой или признанием. Туве совершенно не рассчитывала на то, что ее картины принесут ей успех, подобный славе, которую снискали комиксы. Туве оказалась в положении жонглера, который пытался удержать в воздухе все шарики [одновременно], но это оказалось невозможным. Теперь она целенаправленно выпускала из рук самый желанный и ценный шарик, владение которым вызвало больше всего восхищения, — комиксы. Всю свою высвободившуюся творческую энергию она направила на то, что до сих пор получило меньше всего признания, — на живопись.

После долгого перерыва Туве чувствовала себя в художественном мире беспомощным новичком, человеком, снова оказавшимся на старте. Самым тяжелым для нее было выслушивать критику коллег-художников в адрес ее комиксов. «В то время главенствовала мысль, что писать картины достойно восхищения, а вот если художник рисует комиксы, значит, он непременно „продался“, положив душу на алтарь коммерции. Я до сих пор не могу поверить, что люди действительно названивали мне и обвиняли в том, что я продала себя. В конце концов мне пришлось убрать свой номер из телефонного справочника. Отец, кстати, так гордился моими комиксами, что захватил их как-то с собой в ресторан и там демонстрировал своим друзьям».

Можно предположить, что именно эти обвинения заставили Туве с еще большим упорством держаться за мысль о возможной карьере художника и пробудили в ней желание показать недоброжелателям, на что она способна. А возможно, в ее представлении графика тоже стояла в иерархии ниже, чем живопись. Как бы то ни было, Туве вернулась к краскам споро и с полной отдачей. За первые четыре месяца она создала больше картин, чем за предыдущие десять лет, как писала она в 1960 году в своей записной книжке.

Словно подчеркивая, что начался новый период в ее жизни, Туве стала подписывать свои работы фамилией, а не просто именем, как она делала это ранее. Так появилась художник «Янссон» взамен прежней «Туве». Как писательница она, естественно, подписывала свои книги именем и фамилией. Использование одной фамилии в качестве подписи на картинах было в представлении Туве признаком зрелости. Это придавало ее деятельности ценность и заставляло держаться заданного высокого уровня. А может быть, ей хотелось дать знать критикам, что теперь она совсем другой художник — старше, целеустремленнее и опытнее, нежели раньше.

В 1959 году на пороге новой жизни Туве написала автопортрет, который назвала «Новичок». На картине она в повседневной одежде, длинных брюках и свитере стоит, облокотившись на любимый и часто встречающийся на ее картинах венский стул. Выражение лица на портрете — безмятежное, но решительное, взгляд направлен на мольберт. Полотно сосредоточено на самом главном, автор избавился от деталей.

На стыке 1950–1960-х годов в Финляндии быстро росла популярность информализма, одного из течений абстрактного искусства, который стал увлечением многих. Это было некогда утерянное чувство, которое так долго искали, последняя новинка из Европы. Информализм однозначно запал финским художникам в душу. Работы утратили строгую композицию и форму, количество используемых цветов уменьшилось. Даже самые строгие критики абстракционизма, такие как Э. Й. Вехмас, и те были в восторге от информализма. Давление со стороны общества заставило одобрить это новое направление даже тех художников, которые вначале противились новому веянию. Сам Ванни тоже попал под влияние информализма. В течение нескольких лет картины Ванни частично утратили свои строгие формы, и на смену буйству красок пришла приглушенность палитры.

В 1961 году в Финляндии прошла крупная выставка Ars, посвященная информализму. Это была одна из первых независимых международных выставок в стране. Большая часть представленных в ее экспозиции полотен по своему стилю принадлежали к чистейшему информализму. Тому, какое подавляющее действие оказало на художников новое направление искусства, посвящена карикатура Олави Хурмеринты, опубликованная в газете «Ууси Суоми». На карикатуре, изображавшей ежегодную выставку Ассоциации художников Финляндии, все без исключения работы являются крупными информалистскими полотнами. Среди них затерялся только один маленький натюрморт, выполненный в жанре реализма. Его пристально разглядывает неряшливого вида бородатый молодой человек и удивленно спрашивает: «Кто этот смелый натуралист?»

На этой выставке Туве представила натюрморт в серых тонах. Скорее всего, под «смелым натуралистом» автор карикатуры подразумевал именно ее. На выставке ее работу повесили отдельно от остальных, уж слишком резко она выделялась из всей экспозиции. Все остальные картины как на подбор были абстракциями, как и на карикатуре Хурмеринты, и представляли в основном информализм. Натюрморт Туве повесили в небольшой зал с графическими работами, хотя для него картина была чересчур велика. Туве так описывала чувства, которые в ней пробудила отчасти спровоцированная ее живописью карикатура: «Все остальные были абстракционистами, а я все рисовала чертовы банки на столе. Я не понимала, чувствовать себя польщенной или смущенной».

Результатом общественного давления стало то, что Туве в итоге понемногу тоже попала под влияние новых веяний и ее сюжеты стали более абстрактными. В новелле «Восьмидесятилетие» она описывает атмосферу, царившую тогда в художественной среде. Несмотря на то что это не автобиографический рассказ, его тематика наверняка навеяна теми ощущениями и является отголоском того нажима, который испытывала как Туве, так и ее коллеги-художники. В бабушке из рассказа слишком много от самой Туве.

«— Знаешь ли ты, что именно тогда процветал повсюду формализм, все должны были делать все одинаково. — Поглядев на меня, он увидел, что я его не поняла. Он объяснил: — Формализм — это все равно что непонятно рисовать, один лишь цвет. Получилось так, что старые, очень хорошие художники затаились в своих мастерских и попытались рисовать точно так же, как молодые. Они были напуганы и пытались рисовать точь-в-точь как молодые. Кое у кого получалось кое-что, а кое-кто утратил самого себя и никогда так и не обрел вновь. Но твоя бабушка сохранила свой стиль, и он у нее остался, когда все рухнуло. Она была мужественна или, возможно, упряма.

Я сказала очень осторожно:

— Но возможно, она не могла работать ни в одном стиле, кроме своего собственного?»[44]