Вот например, сбросило Оно с высоты один вертолет – пожалуйста. Но чтобы попадали все вертолеты, вылетающие на подлый промысел – не может Оно такого Себе позволить, тогда бы пришлось либо кардинально менять свойства металлов, из которых делаются несущие детали, или химичить с самой плотностью воздуха. Поэтому остальные долетели и опять без счёту набили беззащитных бельков-тюлеников.

Так что случился вот у Него приступ небольшого всемогущества – да быстро прошел. Да не всемогущества – а легкого произвола. Подлинное всемогущество осталось в прошлом – в момент акта творения Космоса из Хаоса, и дремлет до нового столь же решительного Вселенского переворота. Так глубоко дремлет, что Оно и Само не знает доподлинно: а сохраняется ли безграничное всемогущество или исчезло потихоньку – как потихоньку незаметно лишаются с годами мелкие планетяне многих своих молодых свойств.

Очень бы не хотелось – постареть и утратить. А стареть Оно может или остается всегда неизменным – молодым и всесильным?! Тревожный вопрос – и Собственное всеведение никак на него не отвечает.

* * *

Достопочтенный Орест Пантелеймонович Онисимов, хотя и побывал в профессиональных нищих, а начав новое дело по созданию ХБС, быстро разбогател и надеялся богатеть гораздо дальше, оставался человеком добрым, никак не крохобором. И поэтому, переехав в квартиру на Моховой, где у него была теперь своя тридцатиметровая комната по соседству со спальней Самого Учителя, он в прежнюю свою конуру пустил Глашу, которая до тех пор обитала в подвале со своими кошками. Пустил Христа ради – что с нее возьмешь.

Глаша вообще-то имеет прописку, но её выгнали из дому дети, которым стало тесно и без нее. Формальным поводом к изгнанию Глаши была её любовь к кошкам. Глаша кормила бездомных во дворе, а больных тащила на излечение домой. И этого дети не выдержали. Теперь Глаша переселилась из сырого подвала в настоящую комнату со смежным чуланчиком всего с двенадцатью самыми любимыми кошками. Остальных кормила во дворе.

Глаша давно поняла, что кошки гораздо лучше людей. Собаки тоже были бы лучше, но некоторые собаки рвут кошек, и Глаша им этого не прощает. Поэтому кормит она только кошек.

Да и не хватит на всех никакой пенсии, Кошки очень ей благодарны за корм и заботу. Те, кто поскитался в бездомности, всегда чувствуют, что такое надежный дом и регулярная кормежка. Пять-шесть кошек на ночь обязательно забираются на кровать и обкладывают Глашу своими теплыми телами, а серая Машка с выколотым глазом гордо громоздится на грудь и мурлыкает полночи, пока не засыпает.

После того как её мучили и выкололи глаз, Машка стала очень пугливой, боялась всех людей – кроме Глаши. С ней Машка счастлива, и Глаша счастлива оттого, что счастлива Машка, счастливы и все остальные её кошки. Никогда её так не благодарили дети. Дети жадные да неблагодарные, больше ничего! И дети проживут без нее, а её кошки – нет.

Немного людей в городе и во всем мире счастливы так же как Глаша. С тех пор как она поднялась из подвала в комнату Ореста, Глаша молит Бога только о том, чтобы Орест хорошо жил где-то на новом месте и не тревожил её в этой комнатке.

Он и вообще человек хороший, она ему доверила Чернушку, а теперь Чернушка где-то в богатых хоромах!

И сосед её не донимал, Валёк. Есть соседи, которые не терпят жильцов с кошками, Глаша знает, потому что знакома с такими же кошатницами как она. И чего только не терпят бедные от злобных соседей, которые сами гадят и пачкают вокруг себя, а валят на кошек.

Туберкулезник Валёк давно уже готовит в комнате. Потому что даже небрезгливый Орест выгнал наконец его из кухни за вечный кашель.

Сосед Валёк готовит в комнате на плитке, благо у него стоит жучок и счётчик почти ничего не накручивает. У него даже есть старый телевизор, по которому он смотрит фильмы, но никогда не заглядывает в новости.

На фильмы он стал пускать и Глашу, которая за это угощает его той самой кашей, которую варит для кошек – своих и дворовых. Валёк ест с удовольствием: баба угощает, это её бабье дело. Самому готовить меньше.

После фильма Глаша любит порассказать сама. Тем более, всегда есть о чем.

– Фильму легко придумать. А у у меня история круче чем у графини Монсоро! Третьего дня иду, слышу писк из мусорного бака. Котёнка какие-то гады выкинули. Только-только глазки приоткрыл, значит, дней десять. А пищит, жить желает! Моих сейчас кормящих нет, а в другом дворе Нюша родила недавно.

А где – не проследить. Ушла подальше, чтобы не утопили. Кошка умнющая! Наверное, думаю, Нюшкин. Пошла под лифт, где она обычно живет. Точно, Нюшка там с одним котёнком. С таким же сереньким. Подложила, он сразу затих и присосался.

Валёк расслышал только слово «лифт», и слово его задело:

– Лучше бы лифт починили. А мы как нелюди здесь. Ходишь пешком при моей больной груди.

Лифт давно раскурочили охотники за утильным металлом и никто, конечно, не собирался чинить подъемную машину в такой трущобе.

– Зато Нюшке там спокойно под лифтом, – продолжила Глаша, равнодушная к мелким удобствам.

Валёк снова не слишком слушал, но Глаша этого не замечала. Когда она не занимается кошками прямо, она любит о них рассказывать. Точно так же как бабники не только практически соблазняют женщин, но и подробно рассказывают о своей практике в свободное время. Иногда – больше и охотнее рассказывают, чем практикуют реально.

– А сегодня с утра вышла: опять в том же баке пищит. Опять серый котёнок. Ну, думаю, какой-то гад Нюшкиного нашёл и обратно в бак. Взяла, приношу – а те двое при Нюшке. Значит – третий. Вот и скажи, откуда они берутся, одинаковые?! С Нюшкой два дня его не лежало, был бы голодным, он бы пищал, точно как теперь в баке. Где он два дня сидел молчком, а потом кто его в бак посадил, а?! Такую тайну никакой Дюма не загадает! Один Бог знает, да не скажет.

– Твои бы заботы, да Богу в уши, – проворчал Валек. – Делать Богу нечего, за котёнком следить.

– А чего, Бог всех видит одинаково! И любит, – уверенно вступила в диспут Глаша. – Я на своих смотрю, которые уже домашние, и думаю, а за что им такое счастье? Чем бездомушки хуже? Всех бы взяла, чтобы справедливость, да в комнату не влазят.

– А ты своих выгони, а бездомных возьми, чтобы всем счастье по очереди, – засмеялся Валёк.

– А их за что? Мои уже привыкли – в тепле и в комнате. Ни дворников бояться, ни собак, ни мальчишек. Их уже лишать нельзя. Но и другим хочется.

– На всех не хватит. Ни жратвы, ни комнат.

– А я хочу, чтобы всем хорошо.

– Ну, ты бы устроила коммунизм кошачий, если б могла.

– Ты слов не говори, а просто надо по справедливости. Чем бездомные хуже?

– Ты и сама была бездомная, пока тебя наш Орик не пустил. Он всегда богатый был, ещё когда на паперти побирался. Вишь какой богатый – плюнул на комнату, сдавать не стал.