— А мы сейчас послушаем. — Лемонтий на цыпочках подошел к одной из дверей, приложил ухо к дерматиновой обивке. Спустя несколько мгновений отрицательно покачал головой, переместился к соседней квартире.

— И долго мы будем так… — Договорить Дакер не успел. Одна из дверей распахнулась, на лестничную площадку выкатился Данила.

— Привет. — Похоже, он совсем не удивился.

— Ну что? — шепотом спросил Лемонтий.

В ответ Данила устало махнул рукой, сказал, потирая глаза руками:

— Нет его дома, поехали.

— Куда поехали? И вообще, о ком ты говоришь? — спросил Дакер.

Данила посмотрел на него долгим взглядом, едва заметно поморщился:

— Пошли в машину, по дороге расскажу.

— Это Херувим, — сказал он, включая зажигание.

— Херувим?! — в один голос переспросили Дакер и Лемонтий.

— Не, Оборотень, что-то ты не то говоришь! — Лемонтий покачал головой. — Херувим же педик.

— И что?

— Так у них же на баб не стоит! Им же совсем другую развлекуху подавай!

— А кто говорит о развлекухе? — сказал Данила сквозь стиснутые зубы. — Считаешь, то, что он сделал с Селеной, похоже на развлекуху?

— А что же? — смутился Лемонтий. — Мир полон извращенцами…

— Херувим не извращенец. Во всяком случае, не в том смысле, который ты вкладываешь в это слово. Он всегда был очень практичным. Он шага не делал, если это не сулило ему выгоды.

— И какая ж ему была выгода от всей этой истории?

— У Херувима рак, — опередил Данилу Дакер. — Для него этот сраный ритуал мог значить очень много. Даже если это всего лишь сказки, даже если его придумал кто-нибудь из «Черной готики». Правильно я говорю, Оборотень?

Данила кивнул.

— Так ведь это ж все полная ерунда! Абракадабра какая-то! В наш просвещенный кибервек…

— Для кого-то ерунда, а для кого-то последний шанс.

Лемонтий поерзал на сиденье, нервно почесал заросший редкой щетиной подбородок.

— Ну допустим, — сказал наконец. — У меня только один вопрос, где сейчас этот гребаный чернокнижник?

— В больнице, — ответил Данила. — Вчера вечером ему стало плохо, мать вызвала «Скорую».

— Мы едем в больницу? — уточнил Дакер.

Данила молча кивнул.

— А зачем? — встрял Лемонтий. — Хочешь прибить этого убогого?

— Хочу в глаза ему посмотреть…

— Посмотришь, а дальше что?

— Не знаю.

— Так, может, и ехать никуда не стоит? Ну посуди сам, Оборотень, что тебе его глаза, если ты решил не мараться?

— Отстань от него, — тихо, но твердо сказал Дакер. — Надо довести все до конца, нельзя останавливаться на полпути.

— Хорошо, до конца, так до конца, — без особой охоты согласился Лемонтий. — Только ты это… пушку мою верни. Передумал я.

Данила достал из-за пазухи пистолет, не глядя швырнул его на заднее сиденье.

Оставшийся путь ехали молча. Несколько раз Лемонтий порывался что-то сказать, но под тяжелым взглядом Дакера замолкал.

…Он не успел. Не успел взглянуть Херувиму в глаза. Херувим умер той же ночью. Жизнь сама расставила все по своим местам. Каждый получил по заслугам. Нерожденный родился. Умирающий умер. Ритуал Замены оказался детской страшилкой. Даже странно, что кто-то мог относиться к нему серьезно…

Теперь наконец можно расслабиться. Они все заслужили отдых. А то, что на душе скребутся кошки, — это пройдет… со временем. Что-то там такое говорил Лемонтий про пол-литру?..

* * *

Они напились. В хлам. Одной пол-литрой дело не обошлось. У них был повод. Нет, даже два повода. В прошлом остался мир, залитый призрачным лунным светом, озвученный григорианскими хоралами, заполненный болью и страхом. Им распахивал объятия новый мир, плюшево-карамельно-розовый. Данила должен подготовиться как следует, отмыть душу от черноты и грязи, наполнить себя радостью.

Они начали пить в восемь утра. Продрогшие, смертельно уставшие, они набросились на несчастную пол-литру с азартом и трепетом законченных алкашей. Не только Даниле хотелось побыстрее забыть прошлое. Дакеру и Лемонтию тоже хватило. Хорошие они ребята. Ему с ними повезло. Он вообще везунчик…

Они пили за здоровье Селены и Даниловой новорожденной дочки, они пили за мир во всем мире и за тех, кто в море. Они говорили о жизни, женщинах и сексе. Они обсуждали политическую обстановку в стране и до хрипоты спорили, выбирая имя новорожденной.

Единственное, чего они не касались, — прошлое. Пусть прошлое хоронит своих мертвецов, а у них — праздник.

Они угомонились только к вечеру. Данила уснул прямо в своем кресле. Лемонтий — в кухне, за неубранным столом. И только у Дакера хватило сил и предусмотрительности доползти до дивана.

…Даниле снилась Селена и их новорожденная девочка. Они обе были такие красивые. Он держал свою дочку на руках и…

…Настойчивая трель звонка нарушила гармонию сна, спугнула пасторальную картинку. Данила разлепил глаза. От неудобного сидения затекли спина и шея. Он потянулся, тряхнул головой и болезненно поморщился. Голова гудела набатом. А звонок все не умолкал.

Нет ничего хуже, чем ранние гости. Или поздние? Который там час? Половина седьмого утра. Значит, гости скорее ранние, чем поздние. И кого принесла нелегкая? Данила выкатился в прихожую, распахнул дверь.

— Элеонора… — Угрызения совести были хоть и запоздалыми, но очень сильными. Вчера он забыл сообщить Элеоноре, что она стала бабушкой. Сейчас она его убьет…

— Я тебя сейчас убью, — сказала Элеонора неожиданно ласково. Ее красивое, лишенное возраста лицо светилось от счастья.

— Вы уже знаете? — спросил он и расплылся в улыбке.

— Знаю.

— Откуда? Предвидели?

— Да, я предвидела, что ты можешь слететь с тормозов и повести себя как глупый мальчишка, но на самом деле все гораздо прозаичнее — мне позвонила Селена. А мы так и будем разговаривать на пороге? — Она иронично усмехнулась.

— Прошу! — Данила коснулся руки Элеоноры, помогая ей переступить порог и одновременно лихорадочно соображая, в каком состоянии находится квартира после вчерашней попойки.

По всему выходило, что квартира так себе: на кухне — разгром, пустые водочные бутылки и пьяный Лемонтий. В гостиной — не менее пьяный Дакер. Конечно, Элеонора не может видеть, но у нее потрясающее чутье, ей и видеть-то ничего не нужно, чтобы понять, во что они превратили квартиру. И запах, опять же…

— А давайте в спальню! — сказал он, торопливо прикрывая дверь на кухню и отсекая заливистый храп Лемонтия.

Элеонора понимающе усмехнулась, направилась в спальню. Данила покатился следом. Странно, они знакомы уже несколько лет, а он до сих пор испытывает неловкость и смущение в обществе этой похожей на античную богиню женщины. Его всегда волновал вопрос, как она справляется со своей болезнью: смирилась — не смирилась, мучается ли до сих пор, чувствует ли свою неполноценность так же остро, как он сам. Впрочем, какая неполноценность?! Назвать Элеонору инвалидом ни у кого язык не повернется. Она настолько неординарна и органична, что о ее увечье как-то сразу забываешь. Может, это оттого, что она сама забывает?.. А вот ему никак не удается смириться с болезнью. У него есть все: любимая женщина, любимая работа, деньги, верные друзья, теперь вот ребенок. Ему недостает только одного — ног. Ему хочется носить своих девочек на руках. Именно носить…