Она кивнула на Алису и Ильву.

— Вместе с этими двумя коллегами я стала уговаривать акционеров вернуться к нам. А все, что накопали твои частные детективы, чтобы шантажировать акционеров, включая Ирену Арнель… Если ты хотя бы попытаешься использовать эту информацию, то сам прекрасно знаешь — Алисе не нужны никакие частные детективы, чтобы собрать информацию о тебе.

Алиса ухмыльнулась, сложила руки на груди и радостно закивала.

— Чертова манда!.. Ты все это выдумала! Мои адвокаты никогда не пропустили бы такой важный момент! — Хенрик покраснел от злости, вскочил в полный рост и зло уставился на Алису.

— Хм, по всей видимости, все же пропустили, — ответила та. — Может быть, тебе сменить адвокатскую фирму? Я могла бы ответить тебе тем же и назвать тебя «чертов хер», но с тем малышом, который у тебя в штанах, уместнее было бы сказать «червячок», а это звучит совсем не так экспрессивно…

— Ах ты…

Хенрик попытался шагнуть к Алисе, но тут вперед выступила Фэй, устремив на него суровый взгляд. Наклонившись к столу, она придвинула ему документ и произнесла ледяным тоном:

— Без прав на продукцию эта компания — пустая оболочка. Иными словами — огромные экономические потери для тебя. И твоих инвесторов. Посему лучшее решение, которое ты сейчас можешь принять, — это продать все свои акции мне. За ту же цену, за которую вы их купили — ты и твои подставные лица. Надеюсь, ты понимаешь и благодарен мне за ту щедрость, которую я к тебе проявляю.

— С какой стати? Меня поддерживают мощные инвесторы, у меня хватит денег, чтобы судиться с тобой, и мне плевать, что ты там нашла курсивом в каком-то гребаном договоре — я буду бороться с тобой до последнего гроша…

Хенрик шипел и цедил сквозь зубы, так что брызгала слюна, однако Фэй спокойно потянулась, взяла носовой платок у него из кармана пиджака и вытерла себе лицо.

— Учитывая, что твоим крупнейшим частным инвестором при скупке акций «Ревендж» выступал Стен Стольпе, я на твоем месте не была бы так в этом уверена…

— Стен — мой старинный друг, один из моих самых верных клиентов и деловых партнеров. Не сомневаюсь, что он поддержит меня без малейших сомнений. — Голос Хенрика звучал надменно.

Во время этой дискуссии Алиса разглядывала свои ногти, но теперь проговорила лениво:

— Ты бы проверил свой телефон. Что-то мне подсказывает, что Стен пытается связаться с тобой.

— Какого черта?

Хенрик схватил свой портфель и вытащил из него телефон. Фэй вытянула шею, чтобы взглянуть на дисплей. Потом обернулась к Ильве и Алисе:

— Ой-ой, у Хенрика сорок три пропущенных звонка и довольно много сообщений от Стена. Интересно, что ему нужно? Похоже, ему не терпится пообщаться с тобой…

Хенрик открывал одно сообщение от Стена за другим. Лицо его побелело как полотно.

— Алиса, что ты натворила?

Алиса посмотрела на него своими невинными голубыми глазами.

— Я? Ничего я не сделала. По случайному стечению обстоятельств у меня вчера украли телефон, и я заявила о краже в полицию — в таких вещах надо быть педантичной. Так что я понятия не имею, что там кто-то мог найти в нем и послать Стену. Ясное дело, это может быть видео, в котором ты трахаешь его несовершеннолетнюю дочь, нашу няню… но откуда мне знать? Мой телефон, как уже было сказано, украли. Я сказала, что заявила в полицию?

Хенрик взвыл и кинулся на Алису, но Ильва подставила ему подножку, и он растянулся на полу. Там и остался лежать, продолжая кричать и махать руками.

Три женщины вышли из кабинета, но в дверях Фэй обернулась:

— Не позднее сегодняшнего вечера я хочу иметь твою подпись на документах о том, что ты продаешь мне все акции «Ревендж». Бумаги лежат в стопке внизу, под договорами.

Закрывая за собой дверь, они всё еще слышали за спиной его ругань.

Фьельбака, давным-давно

Уговорить маму оказалось просто. После смерти Себастиана она была как в тумане, а папа срывал на ней всю злость и все свое бессилие. С каждым месяцем его безумие становилось все опаснее. Каждый раз, возвращаясь из школы и нажимая на ручку двери, я задерживала дыхание. Первое, что делала, — окликала маму, каждый раз боясь, что не услышу ответа. Я слышала крики, я видела ее синяки и не могла не замечать, как мама буквально тает на глазах. Она почти ничего не ела. Я пыталась уговорить ее хоть немного поесть, взяла на себя стряпню, научилась готовить ее любимые блюда. Иногда она съедала немного, но чаще всего смотрела в тарелку пустым взглядом.

Я понимала, что мама медленно умирает у меня на глазах. Я всегда думала, что однажды папа зайдет слишком далеко и убьет ее, но месяц проходил за месяцем, и я осознала: ее убивает безнадежность. Она не видела выхода. Не видела возможности из всего этого выбраться. За счет смерти Себастиана я хотела освободить маму, чтобы ее не раздавила тяжесть нашей тайны. Вместо этого я способствовала ее медленному умиранию.

Каждый день мне вспоминался тот случай, когда я обнаружила ее после того, как она приняла снотворное. Перед глазами у меня стояла сцена, как я запихиваю два пальца ей в рот, вызывая у нее рвоту. Тогда я ее спасла. А сейчас я ее убиваю. Я должна подарить ей надежду. Путь к выходу.

Приняв такое решение, я начала планировать.

Так больно было таиться и ждать, проявлять терпение, когда я каждый день видела маму окровавленной и в синяках… Но я понимала: если не помогу ей вырваться отсюда насовсем, вскоре она просто умрет. А с этим я не смогу дальше жить.

Папа должен быть наказан. За все, что он сделал с нами, чему научил Себастиана, за тот страх, в котором заставил нас жить.

На всем свете существовал один-единственный человек, готовый помочь мне. Брат мамы. Дядю Эгиля папа недолюбливал, а впускать чужого человека в дом всегда рискованно. Рисковать он не хотел. Поэтому для меня дядя Эгиль остался лишь смутным воспоминанием. Но мама часто говорила о нем. И я понимала: ради нее он готов на все.

Его номер хранился у мамы в потрепанной телефонной книжке, спрятанной в ящике комода под ее чулками. Ее я в свои планы не посвящала. Мамин остановившийся взгляд так пугал меня, что мне хотелось просто крепко обнять ее, но все это говорило мне, что я должна стать взрослой и позаботиться о ней. Впервые в жизни роли поменялись: взрослой стала я, а она — ребенком. Мама всегда была маленькая и хрупкая, а теперь с каждым днем становилась все тоньше и слабее.

Дяде Эгилю я позвонила украдкой со школьного телефона, когда секретарша ненадолго вышла из кабинета. Важно было не оставлять следов. Я объяснила ему, что мне нужно, и он тут же пообещал мне помочь. Без оговорок. Без вопросов. Голос у него был настолько похож на мамин, что это придало мне уверенности.

Однажды вечером в начале осени я решила, что время пришло. Позвонила дяде Эгилю из школы и дала ему подробные инструкции. Я знала, что он все в точности исполнит.