– Я не женат. Видите, кольца нет.

– Многие мужчины не носят обручальных колец. Мой муж, например, не носил. Смеялся, что так легче познакомиться с красоткой строгих нравов.

– Вы замужем?

– Овдовела прошлым летом.

– Соболезную.

– Не будем об этом. Ну вот, я сделала, что могла. Уверена, с вашей рукой всё будет в порядке.

– Нисколько в этом не сомневаюсь! Дипломированный доктор не справился бы лучше.

– Вы мне льстите.

– Самую малость. Разрешите представиться: Михаил Суходольский, коммивояжёр и предприниматель.

– Ольга Вознесенская. Лекарская помощница, как вам уже известно. Тружусь в Николаевском морском госпитале. Мать этого сорвиголовы. Никита, прекрати немедленно! Это кровь, её трогать нельзя... Что ты там опять нашёл?

– Зук! Мама, зук!

Сойдя с дорожки, юный исследователь присел в траве на корточки. В данный момент он пытался ухватить за бока здоровенного жука-оленя. Жук гудел, сопротивлялся, грозно щёлкал «рогами», исхитрившись-таки ущипнуть малыша за палец.

– Ай! Бойна-бойна!

Глаза мальчонки набухли слезами – вот-вот разревётся. Миша присел перед ним на корточки:

– Смотри, Никита! Видишь, как здо̀рово твоя мама мне руку забинтовала? Уже совсем не болит.

– Бойна!

– Сейчас мама и тебя вылечит, и не будет больно.

– Бойна!

По крайней мере, мальчишка не спешил плакать.

– Дяде тоже было больно, но он не плакал, – подключилась Ольга. – Давай ручку, мама поцелует, и всё пройдёт. Хочешь, забинтую, как дяде?

– Хацу! Битуй, мама!

– Смотри, какая бабочка!

– Де?

– Да вот же!

– Баоська!

– Как вы удачно его отвлекли! – улыбнулась Ольга.

С этой минуты она раз и навсегда превратилась для Миши в Оленьку. У неё и глаза были фиалковые, не только духи.

– Пустяки...

– У вас есть дети?

– Нет. Вы позволите вас проводить?

Оленька смерила его оценивающим взглядом. Хорош собой, одет прилично, даже с шиком. Светлая пиджачная пара – лёгкая, летняя. Жилет с часовой цепочкой, шёлковая рубашка. Шейный платок повязан с нарочитой небрежностью, туфли начищены до зеркального блеска. Мягкая шляпа...

– Что ж, извольте.

Они встретились завтра. Послезавтра. Через неделю. На эти встречи Миша летел как на крыльях. На крыльях любви? Клёст был далёк от пошлых, затасканных оборотов. Он знал другое: рядом с Оленькой он вновь ощущал себя живым – как на ипподроме, только ярче, глубже, волнительней...

Может, это и была любовь?

Муж Оленьки, брандмейстер пожарной команды Владимир Трифонович Воскресенский, погиб при пожаре год назад. Из горящего здания его вынесли живым, доставив в Мариинскую больницу на Литейном. Четверо суток Оленька не отходила от мужа, оставив маленького Никиту на няньку, но ожоги оказались смертельными. На исходе четвёртых суток Воскресенский скончался. Вдове покойного, проявившего героизм при спасении погорельцев, был назначен пенсион, но скромный, из расчета двадцати пяти процентов от последнего жалования мужа. Хорошо ещё, у вдовы были скромные сбережения, оставленные в наследство матерью. Денег едва хватало, чтобы сводить концы с концами, снимать скромную квартирку в доме на Васильевском и растить Никиту. Ольга подумывала уехать к родственникам в Самару, но так и не решилась.

Через три месяца после их знакомства Миша остался ночевать у Оленьки.

4

«Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»

Стало холодать. Даже воспоминания о первой ночи, проведенной с Оленькой, не согревали. Грязь у парадного, где жил бес, прихватила ледяная корка. В тусклом свете фонаря она отблёскивала хрупким, ненадёжным стеклом. В подворотню задувал стылый ветер. Миша поднял воротник пальто, надвинул «пирожок» на уши. Ожидая намеченную жертву, он выкурил полпачки папирос, но спокойствия любимый «Дюшес» не принёс.

В горле першило, драло когтями

Неужели почуял? Решил дома не ночевать? С беса станется! Зря караулю, да?! Неприятная мысль улетала, гонимая ветром, и возвращалась с докучливостью упрямой мухи. Клёст полез в карман за очередной папиросой – и услышал далёкий хруст.

Замер статуей.

Шаги? Наверняка случайный прохожий. Бес приедет на извозчике. С его-то деньгами – и грязь месить?

Хруст приближался. Не спеша закуривать, Клёст осторожно выглянул из подворотни. Фигура прохожего тонула в тенях, густых и вязких. Только благодаря движению её и можно было кое-как различить. Миша успокоился – уж его-то человек точно не разглядит! – и сразу разволновался вновь: человек – ладно, а бес? Бесы, небось, ночью лучше кошек видят!

Ерунда, глупости. Тут и кошке ни арапа не высмотреть.

Прохожий шагнул в жёлтое пятно света под фонарём – дальним, не тем, что напротив парадного. Клёст подался вперёд, сделал стойку на добычу, как охотничий сеттер. Он! Ей-богу, он!

Бес-фраер, хрустит-хлюпает.

К щекам прихлынул жар. Взмокли, несмотря на порывы студёного ветра, волосы под шапкой. В груди воцарились радость и лёгкость. Никогда ещё Миша так не волновался; ничего так не предвкушал. Ни разу за тридцать с лишним лет он не был таким живым, как сейчас! Это смерть из меня выходит, подумалось. Войдёт в беса, заберёт его в пекло, ко мне уже не вернётся! В кармане шевельнулся «француз», подтвердил: да, Клёст, истинная правда!

Миша шагнул из подворотни:

– Добрый вечер, Константин Сергеевич!

От неожиданности бес поскользнулся, но нет, не упал. Замер аккурат под фонарём:

– Добрый вечер. Простите, не имею...

Бес подслеповато щурился, пронзал взором мрак: «Кто ко мне обратился? Кто здесь? А ведь знакомый, раз по имени-отчеству...» Сунул руку в карман (Миша напрягся, готовый стрелять!), достал пенсне, нацепил на нос. Действительно не видит? Прикидывается?!

– Имеете, Константин Сергеевич. Ой, как имеете! Дважды вы мне являлись...

– Являлся? В каком смысле?

В ответ Клёст тихо рассмеялся. Ваньку валяет, нечистый! Дурит нашего брата!

Смех бес расслышал:

– А-а, шутить изволите?

Можно было уже трижды пристрелить гадюку. В пяти шагах от Миши, в круге света, он представлял собой идеальную мишень. Бей на выбор: в голову, в сердце. Но Клёст медлил, будто пьяница, которого зовут домой от недопитой бутылки. Его одолевал шквал чувств, какого он не испытывал ни на ипподроме, ни рядом с Оленькой. А по большому счёту – вообще никогда! Мир сделался тёплым, сияющим, удачливым. Остановись, мгновенье, ты прекрасно! В отличие от проблем доктора Фауста из одноимённой трагедии Гёте, Мишино счастливое мгновенье послушно стояло на месте, длилось без помех, и ад не спешил забрать Михаила Суходольского, грабителя и убийцу, из случайно доставшегося ему рая.