Использовать систему «пат» предложил все тот же неугомонный Березкин, сумевший доказать, что именно с ее помощью лучше всего можно будет защитить такой стационарный объект, как завод. Ракеты поставили по всему периметру вдоль забора и централизованно соединили электропроводами. Теперь стоило только службе ВНОС сообщить, что к заводу летят немецкие самолеты, как дежурные наблюдатели, зная их примерную скорость, быстро определяли время упреждения и по команде начинали запуск ракет, из-за чего в небе устанавливался самый настоящий «забор» из металлических тросов, разбиться о который тогдашним самолетам было легче легкого!

Два новых 305-мм миномета в это же время поставили на открытых платформах бронепоезда «Упорный толстопятый», который вооружили еще и целой батареей «патов», пусковые трубы которых были смонтированы прямо на бортах броневагонов и вдоль всего паровозного тендера.

Наконец все записавшиеся в части народного ополчения были выведены за город и размещены на позициях, через которые по дорогам все так же на восток продолжала отступать регулярная Красная Армия.

* * *

Поздно вечером 27 июня заведующий гороно Петр Константинович Таратынов наконец-то пришел к себе домой, в деревянный, поставленный еще в 1887 году, шестиоконный дом № 29 по улице Пролетарской. Дочь Маргарита уже легла спать, а жена Дуся еще не вернулась с дежурства на станции Пенза-I, где она работала в санитарной бригаде, обслуживающей проходящие через нее санитарные поезда. На столе перед ним лежали сразу три письма, и все они содержали в себе очень важные сообщения для всей его семьи. Первое, характерный треугольник военной почты, было из какой-то воинской части, вернее, даже не из части, а от начальника воинского эшелона, который вез собранную призывную молодежь в часть. Он сообщал, что на станции Сызрань Сызрано-Вяземской железной дороги состав, в котором находился его сын Александр, попал под бомбежку, в результате которой перевозившийся в нем личный состав понес потери убитыми, раненными и пропавшими без вести, в числе которых значится и его сын. Как отцу ему предлагалось, если он получит какие-нибудь сведения о сыне или же он объявится у себя дома в Пензе, немедленно отправить его в ближайший военный комиссариат на предмет дальнейшего прохождения службы. В противном случае если все-таки он жив, но укрывается от службы в армии, то будет отвечать по всей строгости законов военного времени.

Второе письмо было еще хуже. В нем сообщалось, что его второй сын Костя, будучи отправлен в один из мордовских лагерей, как осужденный по статье за совершенное им опоздание на военный завод, попытался бежать из мест заключения и был убит стрелком охраны при совершении попытки к бегству. К письму прилагалось свидетельство о смерти и справка о совершении похорон на территории лагеря. Петр Константинович понял, что он лишился обоих своих сыновей, но внешне никак не проявил своего горя и вслед за этими двумя распечатал и прочитал третье письмо. В нем оказался пропуск в городское управление НКВД и приглашение явиться туда на следующий день в восемь утра. Приглашение было отпечатано на машинке, однако внизу была сделана приписка от руки: «О том, что мы вас к себе вызываем, никто не должен ничего знать. Постарайтесь также, чтобы вас не увидел никто из знакомых».

«Ну вот, — мелькнула в голове мысль, — приду к ним, а они меня арестуют и тоже отправят в лагерь. Хотя, с другой стороны, если бы хотели арестовать, то сделали бы это и без таких вот условностей. Видимо, это все-таки по какому-то делу. Ох, господи ты боже мой! Дусе сказать нельзя, Рите нельзя, поплакать — и то нельзя, а все из-за этой проклятой войны, будь она трижды, четырежды неладна, будь и они все прокляты с этой войной!»

Глаза его наполнились слезами, но громко плакать он не мог и, посидев вот так немного в одиночестве, пошел и лег спать.

Ворочаясь с боку на бок, он размышлял о своей несчастной судьбе, в одночасье лишившей его сразу двух сыновей. Особенно ему было жалко Костю, буквально ни за что погибшего по собственной глупости. Однако он даже представить себе не мог, что таких людей, как он, сейчас в стране очень много. Просто невообразимо много, другое дело, что об этом никто тогда не писал в газетах и не говорил по радио. Между тем поток заключенных в места лишения свободы был поистине огромным. Во второй половине 1941 года судами и военными трибуналами было осуждено 1 339 702 человека, из них 67,4 % к различным срокам лишения свободы, а в первой половине 1942 года таких было уже 139 610 человек.

* * *

Утром, так ничего и не сказав домашним, Петр Константинович отправился в НКВД. По дороге его встретил сосед Иван Никитин, известный всей улице пьяница и вор, только тем и занимавшийся, что сидевший по тюрьмам за мелкие кражи.

— А наше вам с кисточкой! — глумливо улыбаясь, приветствовал тот его и запанибратски хлопнул по плечу. — Ну как, будете и теперь от истинного пролетария нос воротить, образованность свою казать. Вот придут немцы, тут же на тебя, коммуниста, люди покажут, а там и до виселицы недалеко. Прямо вот на этой березе вместе со своей дочерью и висеть будешь…

Меньше всего это следовало говорить ему, Петру Константиновичу. В молодости он трудился помощником кузнеца в паровозоремонтных мастерских, привык махать молотом, а после, уже окончив учительский институт, стал увлекаться классической борьбой, поднимал всякие тяжести и мог несколько раз перекреститься пудовой чугунной гирей.

Он тут же поднес к носу Никитина свой кулак, который был лишь немногим меньше самой этой гири, и очень спокойно, но веско сказал:

— Гляди вот! Прежде чем они до меня доберутся, я тебе всю морду так раскровеню, что тебя мама родная и та не узнает.

— Да я так, в шутку, — забормотал Иван, с ужасом глядя на приближающийся к его носу кулак величиной с приличную дыню, — шутю немного от малого ума. Ты уж прости меня по-соседски…

— Пока простил, — буркнул Петр Константинович, — а дальше видно будет… — и зашагал по улице, хлопая досками деревянных тротуаров, уложенных на землю вместо асфальта.

В управлении НКВД, куда он попал, показав пропуск, несмотря на довольно ранний час, было очень людно. Хлопали двери, по коридорам, заставленным ящиками, туда и сюда сновали какие-то люди, причем многие, как и он, одетые в гражданскую одежду, чуть ли не в каждом кабинете стрекотали пишущие машинки. Вот и в кабинете, куда его проводил дежурный, тоже сидела за столом машинистка, а перед ней расхаживал по комнате одетый в штатское человек и громко диктовал:

— В ряде рабочих поселков и сел Пензенской области отмечается резко возросшая за последнее время активность служителей культа. Монахи и священники подходят к отправляющимся на фронт, предлагают им купить иконки, крестики, различные молитвы либо же просто оделяют всем этим будущих бойцов, что не совместимо с высоким званием бойца РККА. Обычно подобные вылазки идейно чуждого противника пресекаются на местах сознательными призывниками, силами которых эти святоши задерживаются и доставляются в НКВД. Однако нельзя отрицать, что несознательные элементы среди призывников оказываются весьма падки на всю эту религиозную пропаганду. В этой связи всем партийным организациям города и области предлагается усилить антирелигиозную работу с уходящими на фронт…