В ожидании ответа Ингрид обвела взглядом коллег, обсуждавших за кофе последние телешоу. Из кухни долетел взрыв смеха. Где-то в Нигерии похищены сто двадцать девочек, а здесь, как всегда, пустая болтовня. У нее зазвонил сотовый. Она не хотела отвечать, но не хотела и прятаться.

– Привет, Дэвид.

– Ну?

– Я на работе. И просила тебя не звонить.

– Как же я могу не звонить?

– Я сама позвоню тебе вечером, хорошо?

– Послушай, я работаю над новой книгой. Я… Мешать тебе не буду.

Неужели он на самом деле думает, будто книга может поправить их брак?

– А потом закончишь книгу и снова станешь таким, как сейчас.

– Мы все исправим. Ты ведь знаешь…

– Мне нужно кое в чем разобраться. Привести в порядок мысли. Иногда это нужно нам всем.

Когда Ингрид дала отбой, на экране уже появился ответ: «Привет. Это Мартин. Рад получить от тебя весточку».

«Где ты?» – напечатала она, чувствуя, как у нее холодеют руки.

«Ты же знаешь, я не могу сказать».

Конечно, не может. Его ведь разыскивают. Паркер не знала, что написать, а вот он знал.

«Хочешь навестить нас?»

Вот так легко.

В Чикаго прибыли затемно. Машина петляла по лентам асфальта, и Ингрид вскоре поймала себя на том, что не представляет, в каком направлении они едут. Какой формы этот город? Окружен кольцевой дорогой? Или стоит на переплетении скоростных шоссе – словно мир в перекрестье снайперского прицела? Все перепуталось, а расспрашивать Мэри – усталую вьетнамскую студентку-медичку, которая встретила ее возле железнодорожной станции в Пелэме и с которой они переночевали в номере мотеля на окраине Янгстауна в штате Огайо – казалось бесполезным, так что Паркер просто ждала. Такое решение – довериться и не спрашивать – она приняла еще накануне утром и с тех пор вновь и вновь подтверждала его для себя.

В первые часы, когда они двигались к границам округа Уэст-честер, а потом через Нью-Джерси на запад, Мэри говорила много. Работая интерном в медицинском центре Монтефиоре в Бронксе, она привыкла к человеческим страданиям.

– И к крови, – рассказывала вьетнамка. – Хотя и не сразу. Впервые побывав на операции, я всерьез задумалась над тем, чтобы сменить специализацию.

Но родители заставили ее остаться, и теперь, преодолев отвращение, она уже гордилась своей профессией.

– Тогда зачем вот это? – спросила Ингрид, намекая на ее связь с организацией Бишопа.

– Я горжусь тем, что делаю, но мне не нравится, как эта страна и фармацевтические компании поступают с моей профессией. А без хороших врачей Революция погаснет, не успев начаться.

– Революция?

– Сейчас мы просто стараемся избежать ареста.

– Понятно.

– А вы?

– Я?

– Почему вы выбрали это? – спросила Мэри.

Тогда Паркер задумалась. Позже она смогла бы описать и причину, и мотив, которые привели ее в эту машину, но сразу после побега единственный ответ, который вертелся у нее на языке, звучал так: «Потому что это единственное, что имеет для меня смысл».

– Форклоу-лейн, – сказала Мэри, когда они выехали на неосвещенную улицу с обветшалыми, брошенными домами, наполовину скрытыми заросшими двориками. Высоченная трава и заколоченные досками двери вызывали в памяти сцены из постапокалиптических фильмов. Природа, поглощающая творения человека. Было жарко, и городской зной проникал в машину даже при поднятых стеклах. Подъехав к одному из таких неприглядных домов, спутница Ингрид остановилась и выключила мотор. В отличие от других, дверь здесь не была заколочена, и где-то в глубине тускло мерцал свет, отражаясь от зазубренных стекол разбитого окна.

– Можете войти, – сказала Мэри.

– А вы не пойдете?

– У каждого своя роль. Моя сейчас в том, чтобы переместиться из пункта А, отсюда, в пункт Б.

– И где же наш пункт Б?

– Ваша роль – войти в этот дом. Что потом? Это решать не Мартину. И не мне. Никому вообще – только вам. Помните это.

Ингрид выдохнула и лишь теперь, в наступившей тишине, услышала доносящуюся из дома музыку – короткие выпады панк-рока и выкрикивающий обвинения женский голос.

Мэри включила зажигание, и ее пассажирка вышла. Паркер хотела сказать что-нибудь, может быть, поблагодарить спутницу за поездку, удержать еще немного эту живую связь. Но машина уже тронулась, взяв курс на другое место, возможно, далекий город, где другая наивная американка – или американец – будут ждать ее, чтобы исчезнуть из своей жизни.

Ингрид осталась одна.

Она немного постояла, вдохнула слабый запах выхлопного газа и горячих шин, а потом прошла через решетчатую калитку и высокую траву и поднялась по ступенькам к алюминиевой двери. Постучать или просто войти? Женщина не знала. Но потом заметила ржавый дверной звонок, она нажала кнопку и услышала за визгом гитар и воплями трубы приветливую переливчатую мелодию. Секунд через десять томительного ожидания дверь рывком распахнулась, и перед ней предстал чернокожий парень, без рубашки, с четким рельефом мышц, блестящей от пота кожей и налитыми кровью глазами.

– Вы – Ингрид? – спросил он, и это прозвучало, как обвинение.

Она кивнула.

Парень посмотрел мимо нее в темноту пустой улицы и толкнул скрипучую сетчатую дверь.

– Заходите.

Паркер тоже бросила взгляд за спину и, на мгновение замявшись, переступила порог. Из задней комнаты доносилась музыка. В двух первых не было ничего, лишь голые стены со старыми ободранными обоями и пятнами подтеков.

– Кстати, я – Рэгги. – Молодой человек улыбнулся, протянул руку, и они поздоровались. Его рукопожатие было сильным и быстрым. Он провел вновь прибывшую в заднюю комнату, освещенную единственным напольным светильником, стоявшим рядом со старым бум-боксом – она не видела такого с девяностых. Сидевший у светильника Мартин Бишоп поднялся со складного стула и улыбнулся ей.

– Господи! – выпалила Ингрид, не думая. – Как приятно тебя видеть.

Она удивилась, но испытала облегчение, когда Мартин обнял ее. После долгого путешествия объятие воспринималось как что-то уместное, естественное.

– Решилась, – сказал он ей на ухо и предложил стул. – Проголодалась? У них на кухне есть пицца.

Потом он спросил о поездке. Паркер похвалила Мэри – так, как хвалят сотрудницу босса.

– А… Дэвид? – поинтересовался Бишоп.

– Не будем о нем.

Как воспринял это Мартин? Ингрид не знала. И тут же успокоила себя – разве это важно? «Решать только вам», как сказала Мэри.