Телефон взорвался сороковой симфонией Моцарта, только пин-код был принят и система загрузилась. В. смотрел на высвечивающийся номер – это был один из тех, с напоминающих визитки картонок, которые ему только что показывала кудлатая. Симфония смолкла, В. прошелся по журналу звонков – ого-го: да ему сегодня обзвонились! Хотя домогались его всего с трех номеров: два были эти, с картонок, третий – директора по связям. Директор по связям, тот предпринял четыре попытки, а с этих двух номеров – набирали и набирали, бессчетное число раз, вот только что снова. Разве что звонившему сейчас довелось услышать не голос автомата, сообщающий о недоступности абонента, а длинные гудки, извещающие о том, что аппарат исправен и работает, но вот его владелец отвечать на звонок по какой-то причине не желает.

Нет, не желаю, как бы произнес В. – с таким нервным, но саркастическим смешком, с отчетливой досадой – и отключил подарок директора по связям – теперь уже вполне осознанно.

Новый лепет роз у входной двери не заставил ждать себя слишком долго. Но когда В. открыл дверь, ему вновь пришлось пережить потрясение. Встреча, к которой он готовился, опять откладывалась. Глазам его предстала Угодница. И вид у нее был – это при разнице их облика и возраста! – точь-в точь, что у кудлатой: та же виноватость и безнадежность, и так же втягивала в плечи голову, словно боялась кого-то и хотела умалиться до полного исчезновения.

– Можно к вам зайти? Позвольте? – оглядываясь, нет ли у нее за спиной кого она боится, проговорила Угодница.

Не задавая вопросов, В. впустил ее и закрыл дверь. Все, все повторялось, как с кудлатой. И даже разговор, предчувствовал он, должен повториться.

– Зачем вы приехали? – спросила Угодница. Страх и преданность были неразделимо смешаны в ее голосе. О, как она боялась прийти к нему – душа уходила в пятки! – но и не могла не прийти.

– Рассказывай, рассказывай, – ободрил ее В.

– Он позвонил, – как ступая с неимоверной высоты обрыва в разверзшуюся под ней пропасть, сказала Угодница.

– Он – кто? – В. не понял.

– Ну, он… с кем я. Он, – пряча глаза, объяснила Угодница. Она чувствовала себя предательницей по отношению к Сулле, и его анонимность помогала ей затушевать в себе это чувство.

– А-а! – протянул В., мгновенно все прозревая. – Это к вам на корт финансовый директор пришел и объявил, что видел меня?

– Да, да, точно. – Угодница обрадовалась, что избавлена от объяснения лишних подробностей, она бы вообще предпочла, чтобы В. догадался обо всем сам и ей бы не пришлось больше добавлять ни слова.

Но некоторых сведений В. от нее все же ждал.

– Кому он позвонил, знаешь?

– Он? Кому? – Угоднице казалось, что, оттягивая ответ, она так защищает Суллу, не предает его, а просто поддается напору обстоятельств.

– Тем двоим, которые приезжали, когда меня здесь не обнаружилось, так? – решил В. помочь Угоднице.

– Им, им, – снова обрадовавшись, подтвердила Угодница. – Им сказали, что мы с вами в ресторане сидели… и они к нам… они требовали, они так настоятельно требовали сообщить им, не позвонить было исключено!

– Исключено. Ну да. – В. все так же старался, чтобы на его вопросы о Сулле она могла отвечать со всею возможной короткостью. – Просто сообщил им, что я приехал, и все?

– И все, – отозвалась Угодница.

– Что же, спасибо, – поблагодарил ее В.

Ожидая около двери, когда В. откроет ее, она – уже совсем с другим лицом, чем пришла, уже вся та, кобылка, – проговорила, блестя глазами и будто невидимо постукивая копытцем, – не удержалась, так и рвалось из нее:

– Но он, вы знаете, должен был позвонить. Он не мог по-другому. Он на такой должности…

Надо же, это же надо! И тут все повторялось, как с кудлатой: он еще должен был посочувствовать ему, посострадать!

– А что сказали ему они, ты знаешь? – не открывая двери, спросил В. Угодницу. И раньше ему хотелось задать ей этот вопрос, нестерпимо хотелось, – да утерпел. Жалко ее было, и жалость перемогла. Но что же сдерживать себя, не спрашивать после этого предложения посочувствовать Сулле!

Что сотворилось с Угодницей от его вопроса! Куда во мгновение ока делась звонкая кобылка. Ей было что ответить ему, она опасалась этого его вопроса, полагала, что он уже минул ее, – но нет, не минул, оказывается.

– Что они ему сказали? – понукнул ее В.

Что было делать, она была ему признательна – она не чувствовала себя вправе не ответить.

– Они поблагодарили его.

– Что? – недоуменно переспросил В.

– Поблагодарили его, – повторила Угодница.

Вон что она скрывала, вон чего совестилась: их благодарности ему! В. засмеялся.

– Пусть тебе, милая, будет утешением, что он не единственный, заслуживший их благодарность. Спасибо тебе, – открыл он ей наконец дверь.

Оставшись один, В. вернулся в гостиную, окинул ее взглядом, словно это было так важно – запечатлеть в себе ее мертво-меблированный образ, созданный равнодушной рукой безымянного дизайнера, прошел в столовую, оглядел ее, поднялся наверх, заглянул в обе спальни, в ванную и снова спустился вниз. Чемодан, торча вытянутой ручкой, стоял посередине прихожей все на том же месте, куда его поставил таджик. В. взялся за ручку, чтобы отвезти чемодан в гостиную, и отпустил, лишь вбил ручку вниз. На самом деле ему было все равно, где стоит чемодан. Он ждал Голиафа. В каком облике должен был Голиаф явиться на этот раз?

В. решил, что следует поесть. Он прошел на кухню, открыл холодильник. Взгляд пошарил по полкам. Еды было еще достаточно, можно выбирать – не одно, так другое. Но, странное дело, есть, оказывается, не хотелось. Он даже чувствовал непонятное отвращение к еде.

В. захлопнул холодильник и вышел на веранду. Снял со своего места на клюве сказочной бронзовой птицы ключи, отомкнул замки и выступил из искусственной кондиционированной прохлады на крыльцо – в жар открытого воздуха, тотчас сжавший тело тесным раскаленным объятием.

Газон между особняками и лесом был усеян серебристыми зонтиками водяных фонтанчиков – солнце садилось, капли уже не могли сфокусировать его лучи, как линза, обжигая траву, и кто-то, отвечавший на базе за поддержание природы вокруг в целительном для глаза виде, с тщанием справлял свои обязанности. Гравий знакомо убегающей в лес дорожки хрупал под ногами с таким кротким уютным звуком, что, казалось, дорожка соскучилась по подошвам твоих туфель и теперь сообщает на каждый шаг, как она рада, как довольна, как рада…

Две матронистого вида дамы, надо думать, чьи-то супруги, одна держа под согнутую руку другую, выступили из играющей тенями лесной сени на свет и, увидев В., остолбенело воззрились на него, чтобы в конце концов, через непродолжительный промежуток времени, остолбенеть вполне натурально. И так они стояли, замкнувшись на нем взглядом подобно компасной стрелке на магните, пока он молча не прошагал мимо них.