– Вот и получается, что самого главного преступника мы пропустили! – закончил он свой рассказ.

– И чего теперь? Опять поиск, опять допросы, да? А как Макса будем из тюрьмы вытягивать? Только-только все встало на свои места, а теперь опять туман…

– Да ты чего, Ксюша! Какой туман?! Наоборот, теперь-то как раз и встало все на места! Все теперь понятно! – радостно воскликнул брат. – Мне вот только одно неясно – чем же тебе так Плюшкина насолила? За что ты ее убила-то?

– Иди ты, Дуся, в пень дырявый, – сверкнула глазами Ксения. – С чего ты взял, что Пегая – это я? Вон Люська у нас всю жизнь пегая, Сонька пепельная, а я как раз беленькая. Блондинка я!

– Ни фига! Это ты блондинкой раньше была, а потом перекрасилась и стала мелированной, но для гадалки такие слова непривычные, поэтому она тебя Пегой окрестила.

– Дуся, уймись, – перекосилась Ксения. – Даже если и назвала она меня так… Она же приходила, когда я еще не перекрашенная была! Блондиночкой я была, так что здесь нестыковочка!

Дуся насупился:

– Недобрая ты… А я еще хотел с тобой семью организовать, детей тебе родить… Ты это была. Гадалка постоянно за нами следила, все мечтала денег побольше высмотреть… А ведь ты и подстриглась не ради Капелькина, а чтобы кто-нибудь случайно не узнал, что в тот день с Плюшкиной блондинка была. Ты подумала, что сейчас-то Андрей Григорьевич начнет всех свидетелей по-настоящему трясти, и кто знает, у кого какие воспоминания всплывут… А гадалка о тебе говорила. Да и вообще – она тебя и по фотографии узнала, и рассказала, что ты и есть хозяйка дома. И у меня с Левашовой сразу вопрос решился. Я ведь столько думал – ну на кой ляд она настояла на том, чтобы ее из завещания выкинули. А она просто боялась. Может, догадывалась, может, знала чего, только понимала: останься она наследницей, ты ее вместе с дитем со свету сживешь.

– Сейчас я позову Толика, и он скрутит тебя в бараний рог, – медленно проговорила Ксения, глядя на перистые облака за окном. – Будешь знать, как несчастную девушку беспричинно оскорблять недоверием.

– Не, я же не беспричинно. Я ведь даже бутылку из-под «Неразлучников» притащил! Это же в ней димедрол плюхался, а на ней твои отпечатки пальцев, между прочим.

– Бутылку… Так ведь ее разбили?.. Ее Марфа Николаевна разбила! А осколки выбросила в мусорный контейнер, она сама сказала! – всполошилась Ксения.

– А вот и нетушки! Она же тоже не совсем глупая, она припрятала бутылочку, а я нашел! – Дуся не стал говорить, что бутылка совсем другая, он ее у Левашовой взял. – Рассказывай, нечего себя жалеть. Ты же даже отца не пощадила. Так зачем же, Ксения? Чего не хватало-то?

Ксения резко поднялась, подошла к шкафу и налила себе полный стакан водки. Опрокинула его и только после этого брякнулась в кресло. Глаза ее тут же загорелись, губы искривились в жалкой улыбке, а ноги сами собой закинулись одна на другую.

В ушах у Дуси что-то жалобно тренькнуло. «Ах да, это же мелодия свадебного марша, – догадался он, – струна вот лопнула…»

– Чего не хватало? Да ничего! Свободы не хватало, любви не хватало, денег всегда не хватало! Ничего не хватало! – в унисон лопнувшим струнам взвизгнула Ксения.

– Те… тебе? – осипшим голосом прохрипел Дуся. – Тебе не хватало денег? Свободы?

– Да, милый братик, да! А еще я очень боялась. С малых лет боялась, что меня отдадут в монастырь! Ну чего ты скалишься-то! Ты знаешь, что… В общем, слушай, не перебивай, а то вообще ничего не расскажу.

Когда была жива мать Ксении, она все время проводила с дочерью. Девочка не только постоянно толкалась возле ее юбки, но училась всему, что та умела: вязать, рисовать, шить, вышивать. Неожиданно у маленькой Ксюши обнаружилось редкое дарование – девочка вышивала изумительные шелковые картины: море с кораблями, портреты известных людей, иконы, натюрморты у нее получались как натуральные. На это стали обращать внимание, кое-кто даже купил несколько работ, правда, за мизерную цену. Неизвестно, кто надоумил отца, но тот вдруг решил, что выгоднее всего пойдут вышитые иконы, и заставил девочку вышить несколько работ. Они имели шумный успех и принесли солидную выручку. Отец ликовал – при минимальных затратах получалась сумасшедшая выгода! Загвоздка была лишь в одном: дочери быстро надоело вышивать коммерческие полотна, и она стала капризничать. Заставить ее не было никакой возможности – за ребенка горой встала мать.

«У девочки должно быть детство! Нельзя, чтобы талант для ребенка стал бичом!» – высказывала она мужу.

Нельзя сказать, что тот сильно прислушивался, но и откровенно принуждать ребенка к творению побаивался – имя Ксении уже было на слуху, могли пойти нехорошие сплетни, а это с иконами несовместимо. Но потом мать Ксюши умерла. Сейчас уже невозможно точно сказать: по болезни или так кто посодействовал, но после ее кончины для Ксении наступил ад. Отец засаживал девчушку за полотна с утра до вечера. Утрата не прошла для нее бесследно – девочка не могла уже так мастерски работать, врачи, которых отец в огромных количествах приволакивал к дочери, в один голос твердили, что это, мол, временная депрессия, девочке достаточно немного окрепнуть и она все восстановит. Но… время шло, а ее талант не возвращался – картины получались скучными и пресными, и никакой огонек в них не светился. И тогда Алекса осенило: дочь надо поместить в монастырь, и, проникнувшись атмосферой святости, девочка с легкостью начнет создавать шедевры! Он уже нашел место, уже созвонился со знакомым настоятелем, даже притащил кое-какой взнос на развитие монастыря, но тот твердил одно: девушка должна прийти сама, в конце концов, монастырь – это не тюрьма, и силком никто ее туда не запихнет. Но сама Ксения никак не могла решить, что ее место в монастыре. И тогда Алекс создал довольно жесткие условия. Девочка должна была работать, работать и работать. Конечно, учиться она должна лучше всех, это само собой, а во время каникул ее отправляли нянчить детей к какой-то знакомой бабке, которая исправно ставила ее на колени три раза в сутки и вместо отдыха заставляла читать Библию и твердить молитвы. Малейшее неповиновение строго каралось отлучением от стола. Она так и жила: работала, училась, вела дом. Несмотря на то что Алекс занимал уже серьезную должность и в доме водились деньги, прислуги у них не было. Девочка взрослела, но ничего не менялось. Она уже молила бога, чтобы отец женился, но тот вел, как он говаривал, строгую жизнь и изменять покойной жене не собирался.

Только чуть позже, когда у Ксении появилось собственное дело – ее маленький Театр мод, – она узнала от людей, что папенька не пропускает мимо ни одной юбки. И речь о святой преданности матери Ксении совсем не в строку, потому как у Алекса растет на стороне сынок, который старше самой Ксении, отца знать не знает, но живет отнюдь не бедствуя. Ксения стала выяснять про родственника все. И чем больше узнавала, тем больше ненавидела и отца, и его родного сыночка. Сынок был упитанный, как племенной боровок, с малолетства избалованный трепетной мамашей, и в то время, когда десятилетняя Ксюша вытирала сопли чужим младенцам, он нежился на море в лучших лагерях, куда путевки доставал ее родной папенька!