миль вокруг; ни одна из этих недавно народившихся планет не успела достаточно состариться, чтобы обзавестись стабильной корой, и многие из них интенсивно светились не хуже молодых звезд. Они таскали за собой огромные шлейфы материи, и кочующие кольца пыли и дыма цедили свет Веги с хаотичностью калейдоскопа.

Чейсон всегда абстрактно понимал, что вода может образоваться только от сгорания водорода с кислородом. Он ни разу не развивал эту мысль до логического завершения, а именно: океан воды может получиться только из пожара мировых размеров. В буйных ярких глубинах системы Веги такие пожары были делом обычным.

Или, по крайней мере, были раньше, до колонизации.

Перед людьми-поселенцами, решившими сделать Вегу своим домом, вопрос каких-то там масштабов просто не стоял. Для них облако газа и пыли массой в семнадцать Юпитеров было всего лишь на редкость большой кучей строительного материала. Они разослали триллионы самовоспроизводящихся ассемблеров по всем уголкам системы, и те вот уже тысячелетие экспоненциально размножались, пожирая огонь, свет и пыль, и давая рождение цивилизациям.

При всем разнообразии форм вокруг Веги, ее культуры и суверенные личности носили общую черту: все они действовали на технологическом максимуме. К такому состоянию приходит всякая система, когда развивает эдисоновские искусственные интеллекты, способные сформировать за счет своего внутреннего моделирования любой мыслимый объект или устройство. Секретом человеческого творчества всегда была стоящая за ним машина естественного отбора; она была попросту эффективнее в создании новых решений, чем алгоритмические процессы. В скороварке конкуренции, в которую обратилась современная Вега, любой разум — искусственный или естественный — понимал, что ему придется мобилизовать эту силу. Всемогущие ИИ, обслуживающие человеческое население Веги, радостно избавились от сознания как от неэффективного инструмента, заменив мыслительный процесс виртуальной эволюционной средой.

Тем временем разрастание постчеловеческих видов, искусственных интеллектов и коллективного разума привело к кризису Вавилонской башни: общение между миллионами быстро развивающихся видов становилось все затруднительнее. Заполнить бреши явились переводящие системы, но, чтобы функционировать, им пришлось выйти за рамки интерпретации языков и научиться интерпретировать потребности и мотивы. Выжили и распространились те посредники, которые способны были работать с кем угодно.

Речь уже не шла о том, чтобы некто или нечто способно было мыслить. Речь шла о субъекте, способном хотеть. Все, что угодно, способное что-то пожелать, могло привлечь себе на помощь невообразимую мощь, даже если оно не обладало достаточным разумом, чтобы осознать сам факт желания. И вот в окрестностях Веги после столетий господства человека возникли новые силы: общества, чьими гражданами были насекомые, или деревья, или даже переводчики и эдисоновы ИИ. Новые силы, задумывающиеся о цели не более, нежели организмы, господствовавшие в океанах и на суше Земли в течение миллиардов лет, соперничали и сражались, соревновались и сотрудничали в колоссальных спазмах творческого миростроительства. Это была новая природа — Искусственная Природа.

— Но какое… — донесся до Чейсона словно издалека его собственный голос. — Какое отношение все это имеет к нам?

Лицо Телен Аргайр маячило в нескольких дюймах от его собственного. Он понял, что это создание в женском обличье было эдисоновским ИИ. У него вообще отсутствовало мышление; оно скорее исследовало ветвящиеся деревья вероятностей, прогоняя тысячи параллельных симуляций окружающего и позволяя только самым оптимальным облекаться в планы, действия или слова.

Существо не отрываясь глядело в глаза Фаннингу.

— Силы Веги больше не могут непосредственно общаться, — ответил теперь этот вычислительный процесс. — Они слишком чужды друг другу. Что бы ни вырастало, что бы ни способно было желать, оно обладает сейчас божественной силой.

И все же необходимо достигать каких-то компромиссов. Поэтому мы выделили место, где наши силы могут безопасно соревноваться. Микрокосм, если хотите, арена, на самом краю системы Веги. На ней мы можем вести борьбу и создавать союзы, и вести переговоры, если беседа возможна, и постепенно… координировать наши усилия.

Он потряс головой:

— Но какое… Ты говоришь о Вирге?

Она покачала своей головой.

— Не о Вирге. Я говорю о много бóльшей арене, в которую Вирга входит одной из составных частей.

— Я не…

Впрочем, понимать-то он отчасти понимал — или, по крайней мере, у него мелькнули проблески воспоминаний, кажется, поясняющих сказанное. Это, конечно, были не его воспоминания — впечатление от необъятных изгибающихся черных очертаний, отсекающих звезды, десятками уходящих в невообразимую даль. Или ощущения рыбешки в бескрайнем косяке, которая проносится по каналам энергии между кустящихся конструктов, сверкающих словно полночные города, но на вид скорее взращенных, чем построенных. Чейсон припомнил — или припомнила Телен — сложные игрища, развертывавшиеся в темноте, в которых множество видов, живших вокруг Веги, учились совместным действиям. Здесь, в безопасном удалении, на краю звездной системы, они исследовали слабости друг друга, познавали чужие желания и цели, и постепенно приходили к сглаживанию отношений, пактам или нейтралитетам, которые позволяли всей системе двигаться вперед. Для человека место, которое Аргайр обозначила как арену, выглядело огромнейшим строительным проектом, и одной из его главных изюминок была Вирга.

— Цивилизации и блоки сил, обращающиеся вокруг Веги, образуют экосистему, но это незавершенная экосистема, — сказала Телен Аргайр, — она полна болезней и вымирания. Прогресс на арене для экспериментов остановился. Одна из главных сил арены, Кандес, многие столетия назад прекратила сотрудничество. Сейчас весь проект под угрозой.

Я показала вам эти подробности, потому что вам я не враг. Мой лагерь не собирается причинять вред вам или вашему народу. Мы просто хотим спасти свой собственный народ, а Кандес встал на нашем пути.

Я открыла вам свои секреты. Пришел ваш черед ответить взаимностью.

Чейсон напрягся, готовясь к эпической битве разумов с этим подлым оккупантом. А случилось лишь то, что он ударился в непрошеные воспоминания: ночные разговоры с Венерой про легенды об Анетине и ключах от Кандеса; планирование экспедиции; посещение туристического центра, чтобы найти карту Анетинова клада. Они пропархивали в голове быстро и непринужденно — образы Венеры, поднимающей ключ ближе к свету фонаря, ее отлет с флагманского корабля Чейсона к Кандесу вместе с Хайденом Гриффином и Обри Махаллан.

Он лихорадочно пытался думать о чем угодно другом, но никак не получалось. Все, что ему приходило на ум — это Венера, держащая ключ.

— Ага, — сказала Аргайр. — Спасибо. Это все, что мне требовалось знать.

* * *

Они наседали ей на пятки. Пытаясь оторваться от упорно преследующей полиции Кормчего, Антея, пригнувшись, лавировала между лужицами полумрака в арках проходов и за колоннами. Носясь зигзагами по улицам, от тени к тени, она попала в район неброских, но процветающих магазинчиков; в темных ущельях между зданиями их покачивающихся вывесок было почти не разобрать. Кое-где на