И еще он сказал: «На меня работает его брат. Он будет убивать тебя медленно…» Брат Сергея Ковалева не убивал Деметриоса, он его просто бил. Зато бил долго и со вкусом. Ему помогали двое, держали жертву, чтобы не трепыхалась. Если бы Деметриос не был голоден как волк, точно выблевал бы на этом этапе все содержимое своего желудка. Во время короткой передышки Яворский подошел к нему и неожиданно погладил по мокрой от крови и пота щеке. От него опять повеяло похотью, как тогда, в афинском ресторане. Между ними состоялся короткий бредовый диалог.

– Ты трахаешь мою подружку, Дмитрий. Имею ли я право трахнуть тебя?

– Я не трахаю твоих подружек, Максим. Я не знаком ни с одной из них.

– Вероника. Помнишь это имя?

– Она ушла от тебя раньше, чем повстречалась со мной.

– Что значит ушла? Я ее не отпускал.

– Ушла – это значит перестала находиться в непосредственной близости от тебя. Что мы и видим. А уж отпускал ты ее или не отпускал, совершенно неважно в контексте событий. Женщина – не коза на веревке. Для того чтобы перемещаться в пространстве, ей специального разрешения не требуется.

– Если бы не подвернулся ты, мы с ней давно решили бы наши проблемы и опять были вместе.

– Если бы не подвернулся я, подвернулся бы кто-нибудь другой. Дело не в том, кто ей подвернулся, а в ее внутренней готовности эту случайность использовать.

Не зная что возразить, Максим Яворский ударил его кулаком в область печени и, насладившись произведенным эффектом, уступил место успевшему выкурить сигарету и собраться с новыми силами брату Сергея Ковалева. Не исключено, что еще несколько часов истязаний закончились бы для пленника травмами, несовместимыми с жизнью, но появление язычниц изменило расклад.

– Вставай! – Феона брезгливо поддела валяющегося на снегу, как тряпичная кукла, Яворского. – У нас есть работа для твоего члена, если он у тебя с перепугу не отсох.

Приблизилась к Деметриосу, все еще опирающемуся на плечо Лавинии. Окинула беглым взглядом его лицо, грудь под расстегнутой рубашкой. Легко, стараясь не причинить боли, потрепала по плечу и шепнула:

– Для твоего тоже.

Он ничего не ответил.

Последней Иокаста вошла в этот дом, последней и вышла из него. Сощурилась от солнца, которое выглянуло в этот момент из облаков и ударило ей прямо в глаза. Никто не успел сказать «ой», как Феона развернулась, в результате чего женщины оказались лицом к лицу, и вслед за солнцем, ударившим Феону в глаза, ударила ее в горло. Ножом. Остро заточенное лезвие рассекло яремную вену, смерть наступила практически мгновенно. Только что прекрасная женщина с распущенными волосами цвета воронова крыла стояла, живая и здоровая, перед входом в дом – и вот уже лежит на раскисшем грязном снегу в луже собственной крови.

Деметриос почувствовал, как пальцы Лавинии нащупали его запястье и крепко сжали. Феона же больше не взглянула в его сторону. Склонившись над безжизненным телом Иокасты, она произнесла несколько слов, из которых он разобрал только «принимать последствия своих действий». Потом его внимание привлекли звуки справа и сзади, он обернулся и увидел, что Яворский сложился пополам в приступе неукротимой рвоты, а женщины, чьим заботам он поручен, смотрят на это безобразие и покатываются со смеху. Одна, пышнотелая и громкоголосая, пнула его ботинком под зад, так что он едва не нырнул в лужу собственной блевотины.

А чуть дальше, среди громадных елей с отяжелевшими от снега лапами, в окружении шестерых менад стояли двое, мужчина и женщина, о которых он думал непрерывно последние полчаса, но не решался спросить. Филимон, с рюкзаком на плече и с чем-то вроде свернутого кольцами лассо в правой руке, мрачно взирал на происходящее из-под густых насупленных бровей. Ника, от соседства с ним кажущаяся еще более хрупкой даже в жилете из волка, явно нервничала и, судя по всему, давно уже искала взгляда Деметриоса. Сильно ли он пострадал? Остальное ее пока не интересовало. Рукава толстого свитера были завернуты до локтей, как советовали жена и дочь Нестора.

– Лавиния, – тихо, почти шепотом, проговорил Деметриос, не спуская глаз с лица Ники, нежного осунувшегося лица в обрамлении белокурых волос. – Я должен поговорить со своей женой.

– Сегодня у тебя нет жены, господин, – ответила та почтительно, но твердо.

– Ладно. Я должен поговорить с женщиной, у которой на руке такая же татуировка, как у меня.

Он подтянул вверх манжету рукава и продемонстрировал татуировку. Минуту Лавиния разглядывала ее – четверо или пятеро женщин, в том числе Феона, тем временем вошли в дом проверить, не остался ли там кто живой, и убрать мертвого, – наконец кивнула, но при этом увязалась за ним. Ладно, черт с ней… Наблюдающий за их приближением Филимон стал не то что мрачнее тучи – он стал мрачнее тучи, сгустившейся над преисподней. Деметриос постарался сделать свою походку непринужденной, но обмануть профессионала ему, конечно, не удалось. По выражению глаз Ники также было ясно, что она заметила и скованность движений, и испарину на осунувшемся лице.

Только бы не кинулась на шею. Не время и не место. К счастью, не теряющий бдительности Филимон аккуратно ее придержал.

– Тихо. Тихо. Молчи и слушай, – быстро заговорил Деметриос по-русски, подходя вплотную и сжимая ее холодные, дрожащие пальцы своими, горячими и перепачканными кровью. – Половина дела сделана, но только половина. Другая половина впереди. Теперь, что бы ты ни увидела, какие бы чувства при этом ни испытала, веди себя так, будто все в порядке вещей. Поняла? Ты меня поняла? Иначе мы умрем за компанию с идиотами, которых привел твой бывший партнер, дорогая.

Она торопливо закивала, со страхом обшаривая взглядом его фигуру.

– Успокойся, – сказал он уже мягче, переходя на греческий. – Я тоже в полном порядке.

– Ты уверен, друг мой? – спросил Филимон.

– Да. – Деметриос отвернулся от Ники и шагнул к нему, раскрыв объятия. – Спасибо, друг мой. Спасибо. И прости меня.

– За что?

– За то, что ты сейчас стоишь здесь. За то, что тебе еще предстоит.

– И тебе, и мне, – усмехнулся Филимон, бережно обнимая его за плечи. – Но я справлюсь. И ты справишься, Деметриос. У меня есть для тебя кое-что…

Обступившие их женщины деликатными прикосновениями дали понять, что пора заканчивать разговоры и двигаться вперед, к вершине горы, где должно было состояться то самое действо, намеки на которое звучали беспрестанно, занимая умы всех вокруг.

Ветер разогнал облака, выглянуло солнце. Сразу стало теплее. В небе замелькали ласточки. Подбадривая друг друга громкими гортанными возгласами, возбужденные, пьяные без вина женщины сорвались с места и устремились, подгоняя захваченных в доме Отшельника мужчин, за своей неистовой предводительницей, ничем не напоминающей сейчас ту сдержанную аристократку, которая впервые предстала перед Никой в афинском ресторане и чье присутствие всегда так благотворно действовало на нее. Благотворно, о боже… Каждая сжимала в руке деревянный жезл, увенчанный шишкой пинии, современный аналог знаменитых тирсов.