Ни с того ни с сего она оказывается прямо посреди зала. Без верхней одежды. Шерстяной свитер и жилет из волка лежат на каменном полу, сама же Ника стоит на коленях на толстой шкуре не то медведя – хотя откуда в Греции медведи? – не то козла. Ловкие руки продолжают ее раздевать. Снимают блузку, бюстгалтер, поглаживают по плечам. Рассеянно улыбаясь, она оглядывается через плечо, и ее губы встречаются с губами молодой гречанки, прекрасной как царица Елена. Но девушка – не совсем тот формат. Ей очень хочется, чтобы в чудовищном хаосе подземелья, среди катающихся по полу, точно течные кошки, ополоумевших баб, нашелся хотя бы один мужчина, способный утолить ее желание. Даже не желание, а голод… дикий сексуальный голод… похоть, обуявшую ее вопреки всем страхам и протестам рассудка.

И вот она видит его. Это он, ее муж. Лежит на спине, чуть запрокинув голову, сдвинув брови, улыбаясь со стиснутыми зубами. Его красота разит наповал. Огненные блики пляшут на лице. Под ним тоже расстелена большая мягкая шкура, но красные полосы на плечах и руках наводят на мысль, что только благодаря действию обезболивающего препарата он может лежать сейчас так, как лежит, и заниматься тем, чем занимается. Нет, это нельзя назвать неожиданностью, но… но… оказывается, видеть это собственными глазами гораздо труднее, чем представлять.

На нем в позе наездницы восседает Феона, предводительница менад. Конечно! Глупо было надеяться, что она упустит такую возможность. Обнаженное тело, гладкое и сильное, блестит от пота. Мышцы бедер под глянцевой кожей работают, не зная усталости. Вопиющая непристойность этого зрелища вызывает у Ники дрожь ярости и смятения. Даже зубы стучат. Бормоча ругательства, она прикусывает язык и почти плачет от злости. Перед ней картина омерзительнейшего разврата. Задыхаясь от наслаждения, Феона хлещет лежащего под ней мужчину пальцами по обожженным щекам, вонзает ногти в свежие ссадины на предплечьях. Все правильно… за эту высокомерную, вызывающую улыбку, с которой Деметриос смотрит партнерше в глаза, его убить мало. Они с Феоной будто состязаются – кто кого. И, глядя на них, Ника понимает, что бесится не потому, что Феона причиняет ему боль, а потому, что сейчас и сама с удовольствием сделала бы это.

Оргазм подхватывает Феону, точно ураган, кружит, треплет, ломает, исторгая из ее горла звуки, для слуха совершенно непереносимые. Хриплые, сладострастные вопли потаскухи. Две женщины – голые, потные, с мотающимися по спинам распущенными черными волосами – стаскивают ее с Деметриоса, и одна тут же склоняется над ним, оскалившись как вампир. Он закидывает вверх согнутую левую руку и прикрывает глаза. От боли или от удовольствия, понять невозможно. Да это и не имеет значения. Их уже не разделить: удовольствие сопровождается болью, а боль вызывает удовольствие. Дионисийство…

Ника не видит того, кто толкает ее в спину, но толкает он сильно, в результате чего она падает, машинально выставив руки вперед. Крепкие руки – руки мужчины – нетерпеливо и уверенно раскрывают ее, и она начинает понимать, каково это – чувствовать себя военным трофеем. Кто посмел? Кто?.. Ника делает попытку обернуться, но ее просто-напросто направляют лбом в расстеленную на полу шкуру и, приведя таким образом в состояние покорности, берут властно и бесцеремонно. Пара минут этого варварского, пугающего и ошеломляющего по своей первобытной мощи акта – и ей уже наплевать, кто там, сзади, главное, чтобы он не останавливался. Упираясь руками в пол, она закрывает глаза и целиком уходит в собственные ощущения. И даже когда мужские пальцы крепко – так, что пресекается дыхание, – сдавливают ее горло, она думает только: «У меня есть тело. Мы едины сейчас – я и оно». Как тогда, в доме Отшельника.

…отдать свое тело в чужие руки, на время утратить контроль над ним.

Она умеет это, да. Деметриос ее научил. Но он бы не научил ее, если бы…

…если бы не умел сам.

С хищным урчанием черноволосые фурии разводят его руки в стороны, открывая лицо. Деревянными рукоятками плетей прижимают запястья к полу. Деметриос скалит зубы, цедит вполголоса дерзости и пошлости, разве что не хохоча. Под мрачными сводами зала, освещенного факелами, звучат вопли, визги, бессвязные восклицания, отрывистые реплики, подобные тем, которыми обмениваются партнеры в порнофильмах. И все это под нескончаемый аккомпанемент тимпанов.

Один короткий вопль раздается шокирующе близко, и Ника вздрагивает, потому что вторично узнает голос. Максим! Поднимает голову, поворачивается на звук и видит знакомое лицо с разинутым в крике ртом и знакомое тело, покрытое следами укусов. Его рвут зубами женщины, которых подстегивает – в буквальном смысле подстегивает многохвостой плетью – улыбающийся Андреас. Улыбаться вот так мог один из персонажей маркиза де Сада.

Поймав себя на этой мысли, Ника тотчас же испытывает оргазм. Такой пронзительный, что сама заходится в крике. Неизвестный мужчина вполголоса бормочет по-гречески: «Хорошая девочка, хорошая». Он разжимает руки не сразу, давая ей время прийти в себя, когда же разжимает, и она наконец оборачивается…

…здесь и облегчение, и стыд – все вместе. Не придумав ничего лучшего, она так прямо и сказала:

– Я трахалась с Филимоном. Только сейчас вспомнила.

Деметриос, опять перевернувшийся на живот, пока она спала, оставил это заявление без комментариев.

– А ты – с Феоной, – добавила Ника. – И вам обоим это нравилось.

Он сконфуженно хрюкнул.

– Тебе же нравилось, правда? – Ее обуяло нестерпимое любопытство. – Ты все помнишь, Дмитрий? Скажи мне.

– Да, помню. – Он помолчал. – И мне это нравилось. Феона – красивая женщина, к тому же все мы находились под действием препарата, усиливающего половое влечение. Который выпили вместе с вином.

– А вы с Филимоном – под действием еще и другого препарата, который получили в виде инъекций.

– Да. Женщины были нужны нам так же, как мы – им.

– И как много женщин вы пропустили через себя?

За окном сгущались сумерки. Но сумерки какого дня? Давно они здесь? Комната тонула в лиловой дымке, по углам было ничего не разглядеть. С улицы через приоткрытую створку окна тянуло прохладой. В голове уже не звенели колокола, и Ника всерьез задумалась об ужине. Интересно, проголодался ли Деметриос. Но еще более интересно, ответит ли он на ее вопрос. Лежит, уткнувшись лбом в матрас. Считает? Секс-машина чертова.

Он поднял голову, открыл рот, но сказать ничего не успел. В дверь постучали.

Нику точно ветром сдуло с кровати. Халат! Запахнуть… завязать…

– Можно! – крикнул Деметриос, дав ей минуту на поединок с халатом.

На пороге стоял Нестор, как всегда, величавый и спокойный. На нем были мягкие темные, почти черные, шерстяные брюки и синий вельветовый пиджак.

– Энона приготовила петуха в вине, салат из помидоров и сырный пирог, – заговорил он своим звучным басом, стараясь не смотреть на Нику, вероятно, чтобы ее не смущать. – Тебе лучше, Деметриос? Ты спустишься в столовую?

– Да, спущусь. Как там Филимон?