— Но у тебя почему-то грустный голос, дорогая! — чуть улыбнувшись, заметила Жоссель.

— Я счастлива за тебя, мама, но мне очень больно, что Кейси разлучил меня с Тристаном.

— Знаю, ты очень огорчена, и сама удивилась, когда он запретил вам жить в одной комнате. Но, может, это к лучшему, Беттина. Райан уверен, что разлука поможет Тристану понять, как он несправедлив к тебе. Вчера мы с Райаном говорили об этом.

— Тристан и я тоже все обсудили, мама. Он не женится на мне, боится потерять свободу, но просил остаться на острове. К чему нам обеты? Мы и так свободны!

— Но он в любую минуту может бросить тебя!

— В подобных случаях брак не помеха.

— О нет, мужчина чувствует ответственность по отношению к жене, — не согласилась Жоссель.

— Знаю. Тристан против брака, и заставить его невозможно. Но я люблю его, мама, и хочу остаться с ним.

— Значит, наконец ты это признала. Я давно все поняла, еще когда ты клялась в ненависти к нему, — понимающе кивнула Жоссель.

— Может, я и не любила его тогда, но теперь уверена в своих чувствах. Ты поговоришь с Кейси? — с надеждой спросила Беттина. — Я не хочу разлуки. Прошла всего одна ночь, но мне так не хватает Тристана! Не могу без него! И кроме того, мне необходимо увериться, что я нужна Тристану даже в таком виде.

— Конечно, поговорю, как только мы останемся вдвоем, — согласилась Жоссель и, поднявшись, нежно обняла дочь.

— Но если Райан не передумает, все равно не теряй надежды, Беттина. Я думаю, ты недооцениваешь ту власть, которую имеешь над Тристаном.

Вечером Беттина сошла к ужину с тяжелым сердцем. Днем Жоссель успела передать ее просьбу Кейси, но тот был непоколебим в уверенности, что в разлуке у Тристана будет время обдумать и согласиться на брак. Беттина отнюдь не разделяла мнения отца, и вот теперь приходилось объяснять Тристану, что матери не удалось изменить решение Кейси.

Хотя Беттина намеренно старалась есть как можно медленнее, время, казалось, летело, и наконец минута, которой она так боялась, настала: Жоссель увела Кейси наверх и сделала Мадлен знак уйти. Беттина знала — молчать больше нельзя. Что скажет Тристан? Снова придет в ярость?!

Встав из-за стола, она подошла к дивану — очень болели спина и ноги. Тристан тут же последовал за девушкой и, взяв ее за руку, тихо спросил:

— Твоя мать говорила с Кейси?

— Да.

— И что же?

Беттина глубоко вздохнула.

— Он не передумал, Тристан, наоборот: по какой-то причине ожидает, что именно ты изменишь решение.

— Тогда ты не подчинишься ему! — спокойно объявил Тристан, хотя Беттина знала — это приказ. Но Тристан тут же добавил:

— Ты достаточно взрослая женщина, Беттина, и можешь поступать, как считаешь нужным.

— Будь Кейси моим отчимом, я бы сделала так, как просишь ты, потому что Андре не любил меня. Но Кейси — мой отец, он заботится о своей дочери и, кроме того, делает все не из желания обозлить тебя, ведь он твой друг, хотя ты, может, так не считаешь. Просто он по-своему хочет мне счастья, и я не пойду против него.

— Значит, ты сама этого хочешь? — оскорбление пробормотал Тристан.

— Поверь, милый, я возненавидела свою комнату и пустую постель. И так тосковала по тебе. А когда вчера призналась, что влюблена в тебя, по-моему, не правильно выразилась. Я люблю тебя всем сердцем, Тристан. В тебе вся моя жизнь. И послушай меня, не стоит торопить отца. Когда он увидит, что ты стоишь на своем, возможно, сдастся сам.

Тристан ничего не ответил, но, к удивлению Беттины, нежно сжал ее в объятиях, и оба долго молча сидели, пока раскаты грома не затихли где-то вдалеке.

Стояла середина августа, время, когда над Карибскими островами бушевали жестокие штормы.

Через несколько дней Малома должна была родить. В доме царило если не веселое настроение, то по крайней мере спокойствие. Тристан больше не спорил с Кейси, не выглядел хмурым и мрачным, и, к общему удивлению, даже показался на свадебном торжестве Алны и Кейно. Правда, он был занят с утра до вечера — решил вырубить большой участок леса на подветренной стороне острова и посадить сахарный тростник, а поскольку почти все члены команды решили осесть, жениться и построить дома, они с радостью помогали Тристану, чтобы потом получить долю прибыли от продажи урожая. Позже Тристан намеревался сам заняться очисткой тростника.

Для Беттины дни тянулись невыносимо медленно. Она быстро уставала, потеряла прежнюю живость и завидовала Маломе, ведь ее ожидание приходило к концу. И что хуже всего, Беттина тосковала по Тристану.

Они не могли проводить ночи вместе, а Тристан к вечеру так уставал, что часто засыпал в ее объятиях. Беттина будила его, провожала наверх, там они, с нежным поцелуем распрощавшись, расходились по своим комнатам.

Мадлен разбудила Беттину среди ночи и сообщила, что роды начались раньше, чем предполагала Малома. Жюль достроил свой дом, находившийся в полумиле от большой каменной крепости, и вместе с женой переехал туда еще в июле.

Жюль прибегал за Мадлен, и все четверо, включая Беттину, поспешно направились к роженице.

Осмотрев Малому, Мадлен объявила, что ребенок появится на свет только через несколько часов, и велела Тристану накипятить воды, а Жюля, который был явно ни на что не способен, послала в деревню привести мать Маломы.

Когда он вернулся, небо уже посветлело. Заметив ошалевшие глаза Жюля, Тристан сунул ему в руку кружку с ромом. Жюль впервые присутствовал при рождении своего ребенка и теперь, оцепеневший, не знал, что делать.

Мать Маломы приготовила завтрак, но никому не хотелось есть, так что она увела всех троих детей во двор, чтобы не путались под ногами. Когда из, спальни раздались первые крики, Жюль побелел и становился все бледнее с каждый воплем. Тристану тоже стало не по себе — раньше он не подозревал, что приходится выносить женщинам. Неужели и Беттину ожидают такие страдания?

Когда наконец стало тихо, Жюль бросился на колени, умоляя Бога пощадить Малому, в полной уверенности, что жена не выдержит мук. Даже Тристан затаил дыхание, пока наконец не раздался первый крик ребенка. Мгновенно повеселев, капитан хлопнул друга по спине, но Жюль помчался в спальню, не слушая поздравлений и добрых пожеланий.

Через несколько минут из комнаты роженицы выплыла ухмыляющаяся Мадлен.

— Как Малома? — нетерпеливо спросил Тристан.

— Прекрасно! А ее сынок! Настоящий богатырь! Роды были тяжелыми.

— Тогда чему ты так радуешься, черт возьми!

— Да все твой дружок Жюль, — снова засмеялась Мадлен. — Клянется, что больше пальцем не притронется к жене. И слушать не хочет уверений, что в следующий раз она, возможно, не будет так страдать.