Традиционное духовенство Англиканской церкви на улицах осмеивали, иной раз даже, подбегая сзади, срывали с них стихари. Звучали выкрики: «Вот идет иезуит, жрец Баала, монастырский увалень, кентерберийское отродье…» Когда один епископ поднялся на кафедру церкви Святого Олафа в еврейском квартале Лондона Олд-Джури, несколько сотен «диких негодников» закричали: «Папа римский! Папа! Папа!»

В такой нервной обстановке вихрем распространялись слухи разнообразного толка. Говорили, что в пещерах графства Суррей укрыли папистскую конницу; рассказывали, что подготовлен план черным порохом взорвать русло Темзы и затопить Лондон. Один из соратников Пима сэр Уолтер Эрл повествовал в палате общин, что раскрыт заговор с целью разрушить парламент. Разволновавшиеся члены палаты со своих мест потянулись вперед, чтобы лучше его расслышать, и часть пола на балконе провалилась. Один парламентарий воскликнул, что чувствует запах пороха, а другой, соскочив со своего места, закричал, что «стало горячо, и внутри большой огонь». Новость быстро разлетелась, к Вестминстеру понеслась толпа. Тревога, конечно, оказалась ложной, но стремительная паника свидетельствует о неспокойном состоянии жителей столицы.

То было время перемен; как сказал парламенту король в начале года: «Вы приняли дела в расстроенном состоянии». Опубликованный в 1641 году диалог «Братья по оружию» был посвящен «переворотам и революциям в государствах и состоянию людей в эти последние дни мира». «Революция» в традиционных терминах означает «возвращение в исходное положение», или «циклическое движение»; в те годы слово стало ассоциироваться с более приземленным «нарушением порядка». Все считали, что наступили плохие времена; многие испытывали страх и даже отчаяние. Роялистка Бриллиана Харли в одном из писем высказала мнение, что «дела сейчас в таком состоянии, что, если Господь не протянет руку помощи, его несчастные дети погибнут».

В течение нескольких недель после казни Страффорда казалось, что король смирился с потерей власти. Он подписал закон об упразднении таможенного налога с объема и веса, сказав обеим палатам парламента, что «всегда имел только одну цель – завоевать любовь своего народа». Он назначил ведущего пуританина графа Эссекса своим управителем двора. Однако на самом деле Карл пытался выиграть время.

Уже начала складываться королевская партия из тех людей, кого возмущали притязания парламента подчинить себе исполнительные органы и идея передать контроль над государственной Англиканской церковью из рук епископов назначенным уполномоченным. Партия «корней и ветвей», которая выступала за такие перемены, по-прежнему находилась в меньшинстве. В тот год в Вестминстер поступило много петиций от тех, кто желал сохранить Англиканскую церковь и защитить Книгу общих молитв от новых изменений. Некоторые поддерживали сохранение епископата на том основании, что система хороша, хотя в ней есть посредственные люди. Например, даже из Хантингдона, графства, откуда родом был Оливер Кромвель, писали, что «обряд богослужения, отображенный и содержащийся в Книге общих молитв, для них самый лучший. Податели петиций хотели обуздать радикальных ожесточенных реформаторов, которые только провоцировали волнения и беспорядок в церквях страны.

Таким образом, вовсе не удивительно, что люди, придерживающиеся в своей вере умеренных или традиционных взглядов, начали вставать на сторону короля. Они полагали, что навязываемое парламентом политическое урегулирование зашло слишком далеко. Вместо облегчения и свободы парламент принес страх и разногласия. Введение налогов тоже не улучшило настроения народа. Леди из Йоркшира Маргарет Эвр писала: «Я так страшно злюсь на парламент, что ничто меня не успокоит. Они обещали нам, что все будет хорошо, если падет голова милорда Страффорда, а с того времени дела ничуть не улучшились, более того, думаю, нас просто погубят налогами». Многие соглашались, что королю следует собрать мудрый Тайный совет, но только единицы допускали, что у парламента есть силы выбрать достойных людей. Кроме того, сохранялась возможность, что король еще сумеет разобщить две палаты парламента; в июне 1641 года лорды отклонили законопроект об исключении епископов из состава палаты. Они были не готовы рассматривать «дальнейшую реформацию».

В том же июне Джон Пим внес документ, известный под названием «Десять пропозиций», в котором предлагались меры для повышения парламентского контроля над королевским двором и Советом. Одна из пропозиций предусматривала удаление всех священников и иезуитов из свиты королевы. Генриетта демонстративно не подчинилась: она сказала, что покорилась бы своему супругу, но не 400 его подданным. Другая пропозиция требовала, чтобы король сместил своих «порочных» советников и в будущем назначал только тех, которым «его народ и парламент имел бы обоснованные причины доверять». Армии Шотландии и Англии предлагалось распустить как можно скорее. Король в расчет не брался. Это можно рассматривать как шаг к республиканскому правлению, хотя и тщательно скрываемый риторикой лояльности.

К составлению «Десяти пропозиций» парламентариев в определенной степени подтолкнуло недавнее твердое решение короля ехать в Шотландию. Были опасения, что на самом деле его целью станет Йорк, а не Эдинбург, где Карл сможет взять в свои руки руководство стоящими там английскими войсками; отсюда и возник призыв распустить английскую и шотландскую армии. Но если он все-таки поедет в Эдинбург, тогда что? Он мог бы, например, уговорить своих шотландских подданных подняться против Вестминстера. Если король согласится даровать шотландцам «чистое» вероисповедание, которого они требуют, и позволит им восстановить свои заслуженные свободы, то они вполне могут вернуться к своей прежней лояльности Стюартам; Карл уже написал графу Аргайлу, главе клана Кэмпбеллов, обещая «вернуть себе любовь народа». Если бы шотландская и английская армии объединились под командованием короля, они представляли бы собой почти неодолимую силу.

Теперь Джона Пима и его соратников охватила тревога. В начале августа они даже созвали парламент в воскресное утро, чтобы обсудить вероятность этой новой угрозы. Они умоляли короля отложить поездку, и Карл согласился задержаться на один день. Этот день он провел в переговорах с шотландскими уполномоченными, и, согласно венецианскому посланнику, шотландцы похвалялись, что «они сделают все, что в их силах, чтобы снова вернуть короля к власти. Когда он появится в Шотландии, все политические разногласия разрешатся, и они, как один, помогут своему урожденному государю в этом деле».

Когда король приготовился к путешествию, в Вестминстере собралась толпа, умоляя его не уезжать. Может, его присутствие в Лондоне ободряло людей во время великого беспорядка, а может, кто-то из этой толпы догадывался о его намерениях. Утром в день отъезда Карл пошел в парламент в настроении плохо скрываемой враждебности и нетерпения. Он назначил комиссию из двадцати двух человек, которые будут вести дела в его отсутствие; среди назначенных был граф Ньюкасл, известный враг парламентского дела.

Палата общин немедленно удалилась в свой зал заседаний и обсудила средства «поставить королевство в оборонительную позицию». Приняли ордонанс, первый в своем роде, предписывающий нескольким ключевым парламентариям сопровождать короля в Шотландию. Они, конечно, были больше шпионами, чем партнерами, и рассчитывали следить за действиями Карла. Ордонанс в Средние века был указом, которым король мог сделать заявление без согласия парламента; теперь же парламент издавал ордонансы без согласия короля. Новое столкновение казалось неизбежным.