Глаза господина Кречинского горели в полутьме переулка, словно уголья, но Иван Иванович совершенно его не боялся.

— Наверное, я вас удивлю, но я во многом разделяю ваши суждения по поводу религии, — спокойно сказал он. При этом перед его умственным взором вновь мелькнуло лицо отца Саввы, оказавшегося со всеми своими святынями совершенно никчемным в охоте на демона. — Но в других ваших целях и делах я вам не единомышленник, господин Кречинский.

— Вы интересный противник, господин Рязанов, — сказал Кречинский, вынимая из кармана брегет и словно бы собираясь взглянуть, который час. — Достаточно бездарный, не скрою, но куда интереснее большинства других, значительно, значительно интереснее! Вот вы разыскали меня, пришли сюда, беседуете со мною… Я даже готов вас отпустить. Идите себе с богом и заберите своего арапа, пускай найдет нового хозяина или же остается с вами, как заблагорассудится… Я взял бы его к себе, но слишком приметен; знаете ли, в России арап — плохой спутник, а я собираюсь оставаться в ближайшие годы именно в России.

— Зачем, кстати?

— Прекрасная страна, господин Рязанов. Чудесная страна. Здесь можно делать все, что угодно, и никто не обратит внимания. А если и обратит, то поймет не так, как оно обстоит на самом деле. Кое-кто утверждает, что в Североамериканских Штатах еще лучше, но я в этом — пока! — не уверен. Слишком уж рьяно там за все берутся, скоро из девственного континента сделают сплошной город-завод, большой муравейник, а вы представляете, что произойдет с чужим насекомым, заберись оно в муравейник.

— Патриархальная Россия вас устраивает больше…

— Еще больше меня устроит хаос в патриархальной России, — улыбнулся Кречинский. — Труп проще всего спрятать среди трупов. Так что же наша сделка?

— Я не говорил ни о какой сделке.

— Напрасно вы так, господин Рязанов. Я беседую с вами на равных — вы уже этим должны быть горды, потому что ни с кем из вашего презренного племени я не беседовал так.

— Врете, — с усмешкой сказал Иван Иванович.

— Отчего же? — удивился Кречинский.

— Не верю, что на протяжении всей вашей долгой жизни — а она, несомненно, дольше человеческой — я оказался первым, кого вы изволили назвать «интересным противником». К слову, не знаю, чем я так уж интересен…

— Хм… Соврал, каюсь. Соврал. Полагал польстить. Были до вас, будут и после вас… Знаете, господин Рязанов, в вас, людях, несомненно, что-то присутствует. Вы меняетесь, течете, тогда как мы остаемся прежними. А это скучно. Постоянство — что может быть омерзительнее? Были, были достойные противники: монахи и воины, дворяне и простолюдины, храбрецы и, что любопытно, трусы…

— Неприятие постоянства, стремление к хаосу… — задумчиво произнес Иван Иванович. — Стало быть, вот зачем все? Вот зачем громкие лозунги, вся эта забота о бедном мужике, искания и тревоги?

— Что вы, господин Рязанов. Что вы. Мы не всемогущи, я бы даже сказал, мы не столь изобретательны, как ваш род. Мы лишь иногда чуть-чуть — совсем немного! — направляем нужных людей, переиначиваем события, не прилагая к тому особенных усилий. Поверьте, это легко. Вам, верно, интересна подлинная сущность социалистов? Полноте, господин Рязанов. Вы сами их выдумали, вот они и есть. Нам они просто выгодны.

— Вас много? — как бы между делом спросил Иван Иванович.

— Я не знаю, — отвечал Кречинский, казалось, вполне честно. — Нам нет нужды в постоянных контактах, как это заведено у вас. Как вы, верно, уже знаете, среди нас нет и единства — здесь мы похожи на людей, и вся наша жизнь — борьба. Это также не может не радовать, господин Рязанов.

— Но вы истребите друг друга.

— А вы бы этого и желали?

— Нет. Я не знаком с вашим миром и зачем буду желать ему зла? Но такие, как вы…

— Что вы обо мне знаете, господин Рязанов? Послушайте, я сейчас тороплюсь. Давайте поступим следующим образом: разойдемся всяк в свою сторону, я не трону вас, а завтра — скажем… скажем, в половине седьмого — встретимся с вами в ресторации «Монмартр», это на Мещанской, вы без труда найдете. Я вас не намерен обманывать: удержать вы меня все равно не сможете, а беседу нашу имеет смысл продолжить. Согласны?

Иван Иванович молчал. Чертов демон был прав: уж скорее сам Рязанов был ныне в его власти, и диктовать условия… Особенной опасности от Кречинского не исходило, и Рязанову ничего не оставалось, как кивнуть.

— Согласны, — заключил Кречинский. — Что ж, в таком случае позвольте мне откланяться. Надеюсь, вы будете настолько разумны, что не потащите за собою в ресторацию арапа. И, кстати, можете не носить с собою попусту эти варварские амулеты. Уверяю, меня они нисколько не беспокоят.

Сказав так, он повернулся и пошел прочь, прямо на каменную стену, и словно бы растворился в ней.

— Что станем делать, друг мой Моисей? — спросил, не оборачиваясь, Иван Иванович.

Ответом была тишина. Рязанов обернулся, но никого не увидел, хотя арап несколькими минутами ранее еще был здесь…

Но не стало стен вокруг — и Моисея не стало тоже: видно, задал стрекача, едва только дело вернулось к реальности.

— Стало быть, — сказал Иван Иванович, убирая револьвер, — я снова остался один.

Арап не появился ни у Армалинского, ни у Миклашевских. Куда он подевался, Иван Иванович искать не стал — хорошенько выспавшись, он позавтракал и, не реагируя на вопросительные взгляды хозяина, уехал в город. Там он нашел полицмейстера, каковой распекал подчиненных; сие занятие он, к чрезвычайной радости последних, тут же прервал и провел Рязанова в свой кабинет.

— Чем могу служить? Вижу, вы ко мне с просьбою, — угадал Свиньин.

— Федор Ермиевич, не стану скрывать, здесь, рядом с нами, — весьма опасный человек. Сегодня я с ним буду встречаться и но здравом рассуждении решил, что самое время будет его задержать.

— Сколько человек вам надобно?

— Полагаю, человек шесть-восемь.

— Это на одного? — удивился Свиньин. — Уж не с бомбою ли он явится?

— Знаете, всякое может произойти. Поступим так, Федор Ермиевич: в половине седьмого мы встречаемся в ресторации «Монмартр». Очень прошу вас — пускай люди ваши появятся уже позднее этого срока, ибо человек этот очень хитер и может заметить наблюдение. Скажу более: я хочу договориться о том же с полковником Горбатовым.

Полицмейстер поморщился, словно укусил кислое, но ничего не сказал.

— Разговор сейчас не о том, кому выпадет честь его арестовать. Главное — не упустить…

— Я сам буду присутствовать, — решительно сказал Свиньин.

— Как вам угодно. Итак, в семь часов или немного позднее я подам сигнал — позову официанта и закажу водки. Когда он принесет графинчик, можете начинать. Такие же указания получит полковник Горбатов.