— На перекрестке Сахарова знаю кафе. Через два часа там, ты понял?

— Я понял.

Через один час и сорок минут к кафе подъехал черный «Фольксваген». Он выскочил из машины, позабыв даже закрыть дверь. На морозе за кормой машины клубился дымок.

— Ты как? — спросил он, целуя меня в глаза, в губы, в щеки. Ненавижу, когда меня целуют в глаза.

— Я в порядке. С учетом того, что случилось в самолете.

Он отодвинул меня на длину рук.

— А что случилось в самолете?

— Все время полета я провела в кресле рядом с Загорским.

Он потемнел лицом.

— Откуда ты знаешь, что это был Загорский? Ты не видела его ни разу в жизни!

— Он сказал, что Загорский, — усталости моей не было предела. Хотелось стать под душ, упасть в постель и забыться. На ногах меня держало только дело.

— Объясни… — требовал он.

— Для этого я и пригласила тебя в кафе.

— Нас ждет номер в гостинице! — он занервничал. — Почему все так меняется? Что случилось? Отчего ты стала чужой и незнакомой?! Что случилось за эти три дня во Владивостоке?!

— Не кричи. Я очень устала. Купи что-нибудь выпить.

Через полчаса он знал все. Две порции бурбона грели меня, но не пьянили.

— Таким образом, мне осталось забрать в «Инвестбанке» пятьдесят тысяч долларов, — заметила я. — И мы можем уезжать.

Он вспыхнул, как порох.

— Ты сошла с ума! Неужели ты думаешь, что Загорский случайно оказался рядом с тобой в кресле?! Я знаю этого человека давно, он ничего не делает просто так! Он уволен — да! Это правда! Но его никогда не оставит желание найти тебя и отомстить за меня! Эти полста тысяч — блесна, брошенная тебе!

— Пятьдесят тысяч долларов на дороге не валяются, — рассмеялась я.

Он схватил меня за руку и придвинул к себе через стол.

— Жадность еще никого не приводила к успеху, Оля… У нас почти три миллиона долларов Тена. О них Загорский не знает, он считает, что ты похитила не более трехсот тысяч. Почему нам не уехать сейчас, скажи? Ты хотела дом в Черногории, так получи его!

Я посмотрела ему в глаза. Кажется, это было так давно, что случилось и не в моей жизни. Но я помню каждую минуту того дня…

Черногорск, через пять часов после убийства Тена…

Я лихорадочно собираю вещи и говорю по телефону с управляющим банка. Я мечусь по комнате, стараясь, чтобы в трубке мой голос звучал спокойно и уверенно. Я перевела деньги Тена на свой счет и теперь пытаюсь убедиться, что операция завершена. Но тупой управляющий бормочет мне милые вещи и, вместо того чтобы делать все быстро, тянет время. Кажется, он кончает от одного только разговора со мной.

Но вот и все. Деньги на моем счету. Мне пора уходить. Не забыть бы только ключ в горшке.

И в этот момент я слышу, как открывается входная дверь.

Алексей вбегает в квартиру, и я с ужасом начинаю подозревать, что следом за ним появятся оперативники его отдела. Но он один.

— Почему ты не берешь трубку, черт возьми?! — крушит он меня с порога. — Почему я не могу дозвониться до тебя?!

— Прекрати кричать, милый! — я и сама понимаю, что виновата. Мы договорились быть с ним на связи каждые четверть часа. — Я разговаривала с управляющим банка. Наши деньги спрятаны от копов!

— Тебе нужно немедленно уходить! — Леша идет на кухню и пьет воду прямо из-под крана. — Меня послал Загорский, он уже ищет тебя!

— Значит, все идет по плану. Успокойся.

Подойдя, я обняла Лешку и прижалась губами к его губам.

— Ты готов?..

Он поморщился и стал растирать ладонью шею.

— Послушай, Оля… Зачем такие сложности? Почему бы тебе просто не уехать? Через месяц я уволюсь и уже ничто не помешает нам быть вместе!

Отстранив его от себя, я прошлась по комнате.

— Ты так ничего и не понял? — и я сорвалась на крик: — Ты ничего не понял!

— Я не понимаю, зачем усложнять то, что должно выглядеть просто!

— Ты, именно ты должен будешь в конце концов назвать Загорскому или любому, кто будет искать убийцу Тена, мое имя! Но Ольги Кореневой уже не будет! Останется только недолгая память о ней в головах трех-четырех людей! Я буду рядом, но меня никто не узнает! Ты думаешь, сложно стать другой? — я шагнула к нему, впившись взглядом в его глаза. — Ты же стал другим, милый? Еще два месяца назад ты был преданным делу полицейским. А кто ты сейчас?

— Прекрати! — захрипев, он улизнул от моих объятий. — Прекрати… Я люблю тебя. Это моя единственная вина.

«А еще предательство, слабость и любовь к деньгам», — мысленно добавила я.

— Когда тебя найдут, а найдут тебя быстро, потому что дверь я оставлю открытой, Загорский сам позаботится о том, чтобы тебя не нашел ни Табанцев, ни люди Юнга. Он слишком любит тебя, если верить твоим рассказам. Тебе ничто не угрожает, но около месяца тебе придется делать вид, что ты в коме. Питаться через капельницы и принимать лекарства через них же. И когда я буду в безопасности, ты назовешь мое имя. Но Ольги Кореневой уже не будет. Но дело даже не в этом. Дело в том, что никто не станет искать — тебя! Решайся! Иначе до конца дней мы оба потеряем покой!

— Я не понимаю, как ты будешь сама себе делать операцию, — признался он. В его голосе чувствовался надлом.

— Леша, милый… Человек, которого я приглашу менять мою внешность, приехал бы делать мне операцию даже на Северный полюс.

— Что будет ему наградой?

— Это важно?

— Для меня — да!

— Я не буду с ним спать, обещаю.

Его это не успокоило. Мне пришлось снова повысить голос:

— Тена убила Коренева, Лешу Гольцова ранила Коренева, чертова банкира убила Коренева. Но у них нет ни одного доказательства, что это сделала я! Тем более что Тена пристрелил ты, Леша! Так пусть они ищут Кореневу до конца дней своих, не нужно их лишать этого удовольствия!.. Ты разлюбишь меня с другим носом и овалом лица?

— Нет, конечно… — пробормотал он.

Я прошла на кухню и вынула из столового набора узкий нож.

— Тогда встань у двери.

В его глазах я увидела страх.

— Не бойся. Лезвие пройдет, не задев трахеи и сонной артерии. Крови будет много, но ее легко удержать рукой. Все, что необходимо, — это дождаться полиции и «Скорой». Ты должен выглядеть как потерявший сознание. Несколько операций — ерунда. Но все это — гарантия нашего с тобой спокойствия. Кореневой больше нет, а тебя вряд ли кто упрекнет за увольнение. Нас никто не будет искать. Не об этом ли мы говорили все эти месяцы?

Он опустил руки и поднял голову.