По одному его виду можно было понять всю безнадёжность материального положения его обитателей. Притулившийся во дворе — колодце, куда никогда не заглядывало солнце, сырой и заплесневелый, пошедший от самого фундамента опасными трещинами, этот ковчег тихого человеческого отчаяния производил очень тяжёлое впечатление. Шумилов, свернувший во двор дома N 16, даже застыл от неожиданности: настолько убогий вид флигеля контрастировал с вполне приличным фасадом дома, выходившим на улицу.

Появление Алексея Ивановича не укрылось от глаз дворника, накидывавшего в тачку дёрн в углу двора. Прервав свою работу, он с видимым усилием разогнул спину и неулыбчиво спросил:

— Чтобы вы хотели, господин хороший?

— Мне бы Трембачову… — ответил Шумилов.

— Сынка нет — с, а мамаша на понтоне бельё стирает. На Мойке, значит. Тут минута ходу.

— Гм… А у неё есть сын? — удивился Шумилов. Об этом он услышал впервые.

— Есть, конечно. И племянники, и братья, и сёстры. Не здеся, правда, обретаются, но… показываются.

— Что ж, братец, спасибо, — Шумилов поспешил к набережной реки Мойки.

Указание дворника оказалось вполне точным. На воде, сцеплённые друг с другом, плавно качались три массиных деревянных плота, закрытых с боков высокими щитами. Официально эти странные сооружения городская власть именовала «купальнями», но в них никто никогда не купался. Понтоны уже на протяжении почти полутора столетий использовались для стирки белья прачками. Даже появление центрального водопровода в Санкт — Петербурге не сразу привело к отмиранию архаичного промысла публичной стирки белья. В тех местах, где набережных не существовало, «купальни» обеспечивали удобный доступ к глубокой воде, поскольку стирать с топкого берега не всегда представлялось возможным. Там же, где берега были одеты в мрамор массивных набережных, деревянные плоты давали возможность одновременного доступа к воде большого количества прачек. Во многих местах города можно было видеть длинные ряды массивныв чугунных колец, вделанных в стенки набережных специально для того, чтобы к ним крепились «купальни».

Шумилов посмотрел с набережной вниз: под его ногами, на плотах у воды работали всего две женщины. Обе были схожи обликом — маленькие, худощавые, быстрые в движениях, в самой что ни на есть убогой одежонке.

— Я прошу прощения, сударыни, — подал голос Шумилов, привлекая к себе внимание, — Кто из вас будет Евдокия Трембачова?

Женщины выпрямились, переглянулись, затем одна из них робко ответила «Я!»

— Имею дело до вас важное, — провозгласил Шумилов, — Касательно работы…

— Ну, ежели отстирать чего, то вы можете адрес назвать и оставить мешок с бельём либо у горничной… — заговорила женщина, но Шумилов не дал ей закончить:

— Стирка меня не интересует.

— Да? — удивилась Евдокия, — А что тогда?

— Давайте вы ко мне поднимитесь, и мы с вами спокойно потолкуем, чтоб не всю округу кричать, — предложил Шумилов.

Женщина, негромко уронила соседке «Глаш, последи за бельём» и живо поднялась на набережную. Алексей Иванович извлёк из кармана заранее заготовленный пятирублёвый билет и протянул его прачке:

— Возьмите, это чтобы стирка ваша не простыла.

— Да как жешь… — голос женщины пресёкся, — это ж мой недельный заработок, почитай.

— Очень хорошо. Моя фамилия Шумилов, а зовут меня — Алексей Иванович.

Трембачова несколько секунд недоверчиво рассматривала странного визитёра, затем быстро сжала в кулачке полученные деньги и неуловимым движением отправила их куда — то в недра своей юбки. Несмело пошла рядом, поглядывая на Шумилова выжидающе и настороженно. Они неспеша двинулись вдоль Мойки в сторону от понтона.

На набережной были видны посторонние, но в этот час их было совсем немного. Всяк был занят собою, на Шумилова и Трембачову никто не обращал внимания, поэтому ничто не мешало разговору.

— И давно вы прачкой работаете? и почему? небось платят не ахти? — спросил Шумилов.

— Да уж конечно… — она горестно вздохнула. — Целый день у корыта стоишь, а денег совсем мало. Руки вон, все стёрла, аж до волдырей. Да и кожа трескается. Зимой вообще беда.

— Ну, как же так? Вы ведь кухарка знатная. А кухарку хорошую найти сейчас большая проблема. Вот моя домовладелица с ног сбилась, ищет хорошую кухарку. Вроде бы возьмёт женщину на работу… два — три дня проходят… ну, самое большее неделя, а потом всё — расчёт… нет, говорит, хороших мастериц…

— А вы, простите, сударь, — перебила его Евдокия, — от кого обо мне слышали?

— Господин Волков вас очень расхваливал.

— Извините, не знаю такого.

— Ну как же не знаете? Полковник в отставке Волков, друг госпожи Барклай. Очень мне ваши паштеты нахваливал.

Тень легла на лицо женщины. Несколько секнуд она молчала, затем со вздохом пробормотала:

— Теперь поняла, про какого вы Волкова.

Перемена в выражении её лица и голосе была слишком заметна, чтобы не придавать этому значения. Поэтому Шумилов прямо спросил:

— Вы что же, не верите, будто Сергей Викентьевич хорошо о вас отзывался?

— Почему же, верю. Да только вряд ли я подойду вашей домовладелице. — уныло пробормотала Евдокия.

— Почему вы заранее так говорите?

— Так ведь никто не захочет взять повара без рекомендаций, — не то спросила, не то предположила Евдокия. — А у меня нет рекомендательного письма.

Шумилов тут чуть не крякнул. Это действительно была новость. Стало быть, госпожа Барклай оставила свою лучшую кухарку без рекомендаций… Что же такое могло произойти, чтобы отличную повариху уволили без рекомендаций? Другими словами, без надежды найти хорошее место? Это ж как надо обидеть работодателя! Шумилов почувствовал: горячо. Он сам ещё не понимал, что именно надеется выудить из этой истории, но ни на секунду не сомневался в том, что ззатронутую тему следует развить.

— Странно как — то, неужели госпожа Барклай не снабдила вас рекомендательным письмом? — вопрос был риторическим, но его непременно следовало задать.

— Не снабдила, значит.

— Но может быть, попросить её… — Шумилов умышленно ввернул эту фразу, чтобы проверить, знает ли Трембачова о гибели Барклай.

— Извините, господин Шумилов, я вижу, вы человек хороший и мне стараетесь помочь, да только ничего из этого не выйдет. Поэтому не обессудьте, не смогу я быть поваром у вашей домохозяйки

— Но позвольте, нельзя же просто взять и отклонить такое серьёзное и выгодное предложение. Неужели полоскать чужие штрипки в Мойке — это более достойный труд? Объясните мне, почему Александра Васильевна не дала вам рекомендации? Я уверен, мы сумеем обойти все препоны.

— Не знаю, что и сказать. Обратитесь — ка с этим лучше к самой Александре Васильевне.