Вернувшийся во двор дома N 16 по Конногвардейскому переулку Алексей Иванович дворника там уже не застал. Но отыскать его оказалось совсем несложно: мальчик в дворницкой важно заявил Шумилову, что «батянька понёс самовар в бельэтаж и через минуту вернётся». Дворник действительно появился очень скоро и без долгих околичностей объяснил, как отыскать комнату Воронцова.

Перейдя двор, Шумилов толкнул дверь флигеля, прошёл изгибавшимся буквой «Г» коридором за угол. Там, пользуясь отсутствием посторонних глаз, он вытащил револьвер и аккуратно, боясь причинить боль травмированной руке, взвёл его курок. Спрятав пистолет под плащ, переброшенный через руку, Шумилов постучал в нужную ему дверь. Ударил нарочно два раза через два, чтобы стук получился необычный, словно бы свойский.

— Заходите! — раздалось из — за двери. — Открыто.

Алексей Иванович резко распахнул дверь, готовый встретиться с противником лицом к лицу и, если потребуется, пустить в ход пистолет.

Но никаких воинских подвигов совершать не потребовалось. Сидевший на кровати молодой человек не имел ничего общего с детиной, напавшей на Шумилова во дворе. Это был невысокий, худощавый паренёк, коротко стриженный; щетина покрывала его лицо, но щетина эта никак не походила на ту длинную рыжеватую бородёнку, что носил обладатель молотка с длинной ручкой. Определённо, этот юноша никак не мог быть преступником.

— Здравствуйте! Могу ли я видеть Воронцова Алексея Митрофановича? — поинтересовался Шумилов.

— Можете. Он перед вами. Извините за мой вид: третий день болею, не схожу с кровати, — отозвался молодой человек. — Чем, собственно, обязан?

— Посмотрите — ка, не ваш ли, часом, это тубус?

Шумилов протянул Воронцову тубус, тот недоумённо покрутил его в руках, затем положил подле себя.

— Да, мой, — уверенно ответил он, — А вы, простите, кто таков будете?

— Моя фамилия Шумилов. Я нашёл этот тубус и решил возвратить его вам.

Молодой человек фыркнул:

— Вообще — то, я его не терял. На этом основании вознаграждения выплачивать не стану.

— Да я не ради вознаграждения беспокоился. Мне просто интересно, кому вы его давали?

— Никому не давал. Он всегда был со мною. Я учусь в Горном институте, мне без него никак.

— А как давно вы его видели в последний раз?

— Ну — у… — Воронцов на секунду задумался, — вчера или может второго дня.

Молодой человек был абсолютно спокоен и не выражал ни малейшей тревоги из — за расспросов Шумилова. Он явно не понимал к чему клонил странный визитёр и это непонимание служило лучшим доказательством его полнейшей неосведомлённости о криминальных событиях, связанных с его тубусом.

— Дело в том, что вчера вечером ваш тубус был найден довольно далеко отсюда и притом при весьма драматичных обстоятельствах. Вы не могли бы уточнить, где обычно вы его храните?

— Извините, а вы не могли бы уточнить при каких таких «весьма драматичных обстоятельствах» кто и где его нашёл? — молодой человек ответил вопросом на вопрос и, не дожидаясь ответа, добавил. — Повторяю, все эти дни он был здесь, со мною. Я его никому не передавал.

Шумилову стало ясно, что нападавший на него человек воспользовался тубусом без ведома хозяина.

— Хорошо, Алексей Митрофанович, давайте зайдём с другой стороны: вам знаком мужчина примерно двадцати пяти лет, выше меня на вершок, обладатель редкой рыжеватой бородёнки? Его рот обычно полуоткрыт, видны передние резцы, совсем как у мыши…

— Ванька…

— Что, простите? — не расслышал Шумилов.

— Вы как про зубы сказали, типа мышиных, так я сразу понял, что вы описываете Ваньку Трембачова. Это мой сосед за стенкой. У него ещё залысины вот такие, — молодой человек показал на своей голове, — Над ним «Йорик», ну то есть Дмитрий Анохин, мой сосед, всегда потешался, «плешивым» называл.

— Про плешь ничего не знаю, не видел, — признался Шумилов. — А скажите, пожалуйста, молотка с длинной металлической ручкой у Ивана Трембачова нет ли часом?

— Есть. Это его рабочий инструмент. Он же на водопроводе работает. Ему такой молоток нужен, чтобы узкие места, куда руки не проникают, доставать.

— Что ж, понятно, благодарю вас за справку, — Шумилов повернулся к выходу; сейчас ему действительно стало понятно почти всё. — Где, вы говорите, он живёт?

— Вот за той стенкой, — Воронцов указал рукой налево от себя. — Только сейчас он на работе. С пару часиков надо будет подождать.

— Ничего, уж я подожду, — пообещал Шумилов.

В длинной и узкой комнате было не повернуться из — за развешанного на натянутых верёвках белья. В тяжёлом сыром воздухе, висевшем в комнате, Шумилов сразу почувствовал себя очень некомфортно. Даже раскрытое окно ничуть не спасало положения: сквозняк, тянувший со двора лишь добавлял холода, а не свежего воздуха.

— Что вы делаете? — изумился Шумилов. — Нельзя сушить бельё в жилых комнатах, у вас через год будет чахотка!

Евдокия Трембачова встретила Алексея Ивановича взглядом насторожённым и недоумевающим:

— Где же мне сушить прикажете? На чердаках бельё разворуют в момент, во дворе тоже нельзя, хозяин дома запрещает, вот и приходится в комнате.

Шумилов прошёл по свободному от белья пространству комнаты, подсел к столу:

— Когда ваш сынок возвращается?

— Сынок? — Евдокия тяжело вздохнула. — Да по всякому, он по полусуткам работает, то в день, то в ночь. Сегодня до восьми. А на что вам мой сынок?

— Он меня убить вчера хотел. И я поэтому желал бы с ним побеседовать, — просто объяснил Шумилов.

— Убить говорите… — Евдокия задумалась. Она не выглядела напуганной услышанным и не выражала недоверия. Шумилов был готов поклясться, что женщина ждала чего — то подобного.

Повисла пауза, а потом Евдокию словно прорвало:

— Матвей, брат мой, давно уже говорил: худое дерево растёт в сук да бОлону, а Ванька Трембачов — в плешь да бороду. Не в нашу породу пошёл сынок, не в нашу. Ленив, жаден, неповоротлив, хоть и грех так на родного человека говорить, да только слов из песни не выкинешь. Порченный какой — то он от рождения, с гнильцой. И ничто ему не в прок, ни какая наука, ни какой совет. Сам с усам! И чего достиг? Не умеешь шить золотом — работай молотом. Эх — ма, дурачок Ванька! Теперь вот на вас напал, говорите…

— Послушайте, Евдокия, признайтесь, ведь конфликт у вас с госпожой Барклай вышел именно из — за сына? — задал Шумилов очевидный вопрос. Ответ на него он уже знал, сейчас его интересовали лишь детали.

— Знаете, я ведь постоянно жила в её квартире, у Александры Васильевны то бишь. На полдня по воскресеньям оне — с меня домой отпускали, и ещё во вторник, после пяти. И всё было хорошо, пока однажды в отсутствие хозяйки не явился ко мне мой сыночек.