На следующее утро, когда состав медленно полз по горам, поросшим соснами где-то в районе Траки, Хардести, у которого после ночи, проведенной на досках, начали ныть все кости, принялся мерить платформу шагами, размышляя о будущем, не казавшемся ему теперь таким уж безоблачным и светлым.

В летнюю пору Хардести нередко запрыгивал на платформы, шедшие в Сьерру, зная о том, что он всегда сможет вернуться домой. Только теперь он начал понимать, чего стоило отцу оставить свою часть горных стрелков, воевавшую в Доломитовых Альпах, добраться до моря и наконец перебраться в Америку.

– Вначале все шло не так уж и плохо, – рассказывал синьор Марратта. – Мы строили укрепления на скалах и даже видели неприятеля в свои подзорные трубы. После того как обе стороны закончили постройку редутов, генералы отдали приказ к бою, который показался мне более чем странным. Все было нормально до той поры, пока наши ребята не стали погибать. Я отправился к maggiore и сказал ему: «Почему бы нам не договориться о ничьей? Из того, что они убивают друг друга на равнине, вовсе не следует, что этим надлежит заниматься и в горах». Он счел мою идею блестящей, но что он мог с этим поделать? Рим стремился к расширению своих территорий. Наши снайперы открыли огонь по противнику, наши артиллеристы приступили к обстрелу вражеских позиций из легких полевых орудий, нашим альпинистам, которые должны были напасть на противника сверху, пришлось перебраться на другую сторону ущелья, совершив для этого крайне опасный подъем. На веревках, свисавших с отвесных скал, погибло не меньше дюжины моих друзей. Враг расстреливал эти скалы из орудий. Прошел еще год. Мне страшно хотелось выжить. Ни о чем другом я уже не думал. Если бы я продолжил участие в разборках между австрийскими и итальянскими альпинистскими клубами, ты, скорее всего, вообще не появился бы на свет. Теперь же при желании ты можешь вступить в любой из этих клубов или в оба разом.

Впрочем, синьор Марратта стыдился факта своего дезертирства, которое, конечно же, противоречило понятию об ответственности и верности долгу. Хардести неожиданно подумал, что, выбрав серебряное блюдо, он, вероятно, также уклонился от ответственности. Впрочем, отец, как всегда, формулировал вопрос таким образом, что оба варианта ответа вызывали у него немалые сомнения. Отец считал, что сомнение в верности найденного ответа способствует более глубокому рассмотрению вопроса. «Все по-настоящему великие открытия, – сказал однажды старый Марратта, – порождаются сомнениями, а не уверенностью».

Стоило Хардести подумать об этом, как неведомая сила отшвырнула его к дальнему краю платформы. Он рухнул лицом на доски и тут же потерял сознание, решив за миг до этого, что поезд, скорее всего, сошел с рельсов.

Когда Хардести очнулся, он лежал на спине. По его щекам текла кровь, на лбу появилась глубокая рана. Он потряс головой и заметил возле борта платформы какое-то существо. Моргнув несколько раз и отерев кровь со лба, он увидел перед собой сидящего на корточках маленького человечка ростом не больше пяти футов. Тот был одет в совершенно невероятный костюм, вызвавший у Хардести неподдельный интерес. Каждая из его частей казалась по-своему законченной, чего нельзя было сказать об их сочетании. В походивших на ядра огромных башмаках, сшитых из грубой, покрытой толстым слоем ваксы кожи, Хардести признал дорогущие горные ботинки, которым, судя по их виду, было много-много лет. Падение в реку в этих башмаках обернулось бы для их обладателя неминуемой смертью. Если бы они загорелись, они горели бы, наверное, целый месяц. Помимо башмаков на незнакомце были голубые гольфы, доходившие ему до колен, панталоны кобальтового цвета, радужные подтяжки, фиолетовая рубаха и пиратская бандана такого же, как и гольфы, голубого цвета, украшенная замысловатым красным узором. Лицо незнакомца скрывалось за бородой и большими круглыми очками розового цвета. На его правой руке не хватало двух, на левой – трех пальцев. При себе он имел ярко-голубой пакет и надетую на шею перевязь с альпинистским снаряжением: серебристыми карабинами, блестящими кошками, крюками и целой гирляндой разноцветных плетеных переходников, на плечо же его был наброшен моток черно-оранжевого альпинистского троса. Незнакомец смотрел на него, старательно разжевывая вяленую баранину.

– Мне очень жаль, – произнес он, не переставая жевать. – Я тебя не видел, потому что прыгал с моста. В любом случае, спасибо.

– За что спасибо?

– Я свалился прямо на тебя.

– Ты кто?

– В каком смысле?

– Кто ты такой? Может быть, ты мне снишься? Уж больно ты похож на Румпельштильцхена!

– Никогда о таком даже не слышал! Он ходил по горам Сьерры?

– К Сьерре он не имеет никакого отношения.

– А вот я – профессиональный альпинист. Я еду до Винд-Риверс, хочу сходить в одиночку на Ист-Темпл. Если будет настроение, начну восхождение ночью. Хорошо, что я на тебя свалился, иначе бы я не собрал костей.

– Мне тоже радоваться прикажешь?

– Дело твое, вот только с этой раной нужно что-то сделать. Если позволишь, я обработаю ее нандибуном.

– Это еще что такое?

– Масло нандибуна – потрясающая вещь! Оно мгновенно залечивает любые раны! Мой приятель привез его из Непала. Смотри… – Он достал из синего пакета маленький флакон и зубами вынул из него пробку. – Я просто обязан это сделать…

– Подожди минуту, – пробормотал Хардести, пытаясь улечься поудобнее.

– Ты, главное, не бойся. Здесь нет никакой химии.

– Как тебя зовут?

– Джесси… Милашко.

– Как ты сказал?

– Джесси Милашко. Милашко – это фамилия. Могло быть и хуже. Будь я девочкой, они назвали бы меня Эжа, или Ути, или того хуже. Тебя-то как зовут?

– Хардести Марратта. Что это за дрянь? Оно жжется.

– Оно и должно жечь. Зато все лечит.

Боль от масла нандибуна становилась все сильнее и сильнее. Масло нандибуна действовало примерно так же, как серная кислота или перекись водорода. Хардести принялся кататься по доскам, пытаясь хоть немного унять боль.

– Я сбегаю за водой, – крикнул ему Джесси Милашко. – Там есть ручеек. Пока состав идет в гору, я смогу нагнать его в два счета.

Хардести не успел ответить ни слова. Минут через десять в платформу влетела пластиковая бутылка с водой и над бортом появилась рука Джесси Милашко. Хардести недолго думая поспешил ему на помощь и тут же вновь скривился от боли. На сей раз Джесси, в последний момент успевший запрыгнуть на платформу, вывихнул ему руку. Заметив неладное, Джесси Милашко в полном соответствии с правилами оказания первой помощи поспешил вправить сустав, но, к несчастью, схватил Хардести за здоровую руку, вследствие чего у последнего оказались вывихнутыми обе руки.

– Ты убить меня хочешь? – закричал Хардести. – Нельзя же быть таким идиотом!

Пропустив его слова мимо ушей, Джесси спокойно вправил оба сустава.