Починка продолжалась, как и предсказывал старик, целую ночь, и все это время Клод слушал, задавал вопросы, помогал и наблюдал. Он говорил об Ойлере, о Бернулли и об уравнении движения, надеясь получить моральную поддержку, в которой ему было отказано после лекции.

Впрочем, старика эти речи не впечатлили.

– Забудь про всех этих новомодных ученых. Тебе лучше послужат хорошие инструменты. Разве не понимаешь, что мало знать, почему пар поднимается от горячего яблочного пирога? От этого ты не станешь кондитером. Тебе нужны умелые руки, хороший рецепт и правильная печь. Вот и все. Что касается звуков, дело тут не в уравнении движения, а в уравнении эмоций, именно они не дают тебе пробраться к источнику красоты.

Эти слова взволновали Клода. Старик говорил как аббат.

Остаток ночи они беседовали о различных регистрах органа. Клод останавливался возле каждого, спрашивая название и технику изготовления. К тому времени, когда все поломки были вычислены и исправлены, юноша окончательно решился создать нечто такое, о чем все вокруг говорили как о невозможном. Он сможет сделать механизм, интригующий и обольщающий людей. Сие творение поднимет его на ступень выше к достижению поставленной аббатом цели – преодолению границ человеческих возможностей.

– Вот в чем была проблема, – сказал старик, указывая на один из регистров. Клод посмотрел на инициалы, вырезанные у основания.

– Что означает V.H.?

– Vox humana,[83]– ответил старик.

Мягкая улыбка осветила лицо Клода. Он вошел в церковь, сопровождаемый мрачными настроениями реквиема, а покидал ее на высоких нотах благодарственного молебна, божественного гимна высшей похвалы – в то утро юноша наконец прозрел.

Время шло. Своей многозначностью эта фраза особенно раздражает часовщиков, ведь они ненавидят любые неточности. Только именно это абсолютно точно происходило с Клодом и его друзьями. Без всяких эксцессов или событий время шло.

Ливре, защищая финансовые связи «Глобуса» с мадам Хугон, оставил Клода в покое. Торговец проверял гроссбухи, пришивал к ним все новые сведения о незаконных сделках и заботился о здоровье, что действительно ему помогало.

Извозчик продолжал ездить по маршруту Лион – Париж и Париж – Лион, постоянно находя объездные пути в соответствии со своими гастрономическими потребностями. В одном из таких путешествий он открыл для себя отличный рецепт зарезанной и быстро зажаренной на рашпере птицы, который был включен в меню мадам В., а позже опубликован в «Кулинарной книге бюргера» (ее издали в Голландии в 1788 году).

Плюмо работал сразу над дюжиной проектов, заканчивая некоторые из них и оставляя другие незавершенными. Когда позволяли финансы, он публиковал какую-нибудь из книг, отличающуюся особенно замысловатой конструкцией. Его новый утопический роман, действие которого разворачивалось на острове Ксанас, был неплохо принят читателями сразу после публикации. В нем Плюмо рассказывал об обществе гермафродитов – поборников равноправия, которые освобождались от сексуального напряжения, обслуживая себя самостоятельно без всякого стыда. Критика сделала этот роман скандально популярным, хотя лишь до тех пор, пока другая скандально популярная книжка не появилась несколько недель спустя. Плюмо также трудился над еще одним проектом, о котором, как это ни странно, предпочитал молчать. Иногда он говорил Клоду: «Ты будешь первым, кто узнает об этом, когда я закончу».

Пьеро продолжал набивать чучела. Однажды, когда он работал над фазаном, ему удалось усовершенствовать технологию наложения черного перца – консервирующей пасты, столь любимой английскими орнитологами. (Его секрет заключался в следующем: он добавлял молотые, а не цельные зерна.)

Турне подвергся очередной атаке Бешеной Вдовы, еще более серьезной, чем нападения сорок первого и пятьдесят первого годов, хотя и не такой ужасной, как в восьмидесятом. Через дальнего родственника Клод узнал, что Фиделита отказалась от помолвки с Роша. Вот только с каким Роша – родственник не уточнял. Он также сообщил, что графа Турнейского преследуют многочисленные адвокаты, банкиры и торговцы, все требуют от него денег. Старик, бывший аббат, совсем перестал заниматься исследованиями. Клод почти пожалел этого мужчину, которого так любил когда-то, а теперь презирал.

Другая новость, менее ясная, дошла до юноши чуть ли не случайно. Гуляя по издательскому кварталу, Клод наткнулся на книгу под названием «Искусство цистотомии», чопорно переплетенный фолиант, автором которого оказался Адольф Стэмфли. Полистав том, Клод обнаружил на третьей странице родинку короля Людовика. Ее изображение помещалось сразу после пули размером со сливу, извлеченной из ноги солдата (того самого, что сражался на полях битвы Фландрии).

Время шло, и это касалось даже Александры. После лекции о механическом воспроизведении звуков она редко приглашала домой «своего Херувимчика». Рандеву в Пале-Руаяле случались все реже и реже. Любовники почти не «читали» друг другу, да и отдельные нечастые встречи происходили в агрессивной тишине. Часто свидания назначались, а госпожа не приходила. Единственным утешением было то, что она не забывала платить Ливре, и потому время Клода по-прежнему принадлежало ему самому.

Когда Клод спрашивал Александру, почему их отношения изменились, она просто неясно извинялась, иногда ссылаясь на постоянный сплин, иногда на юридические обстоятельства – какие, правда, она отказывалась объяснять.

Клод чувствовал, что это его лекция расстроила ее, и однажды он спросил об этом напрямую.

– Это смешно, – ответила Александра. – Почему я должна отрицать то, чего не понимаю?

– Действительно, почему?

Чтобы опровергнуть обвинения, мадам Хугон вручила Клоду крупную сумму денег со словами:

– Вот держи. Мастери все, что хочешь, мой маленький друг-механик. За это время я оправлюсь.

Клод взял деньги, оправдывая себя тем, что так он продемонстрирует всем свои таланты и личностные достоинства. На одном из fête[84]с друзьями, после того как Пьеро и извозчик бурно поспорили о правильном приготовлении озерной трески (один выступал за льняное масло, перец и квасцы, второй – за масло и фенхель), Клод сообщил о своих планах.

– Я буду достраивать чердак, – сказал он. Когда его начали расспрашивать, юноша отказался что-либо объяснять. Частью денег, что ему дала Александра, Клод расплатился за ужин. Затем он пошел к закладчику, которому продал свои инструменты в самом начале ученичества. Ломберного столика там уже не было, однако остальные предметы интерьера, которые Клод запомнил – жетончики в публичный дом и подержанные ружья, – еще находились на местах, будто совсем отчаявшись. Когда Клод входил, его сердце учащенно забилось в груди.

Инструменты не продали. В действительности очень небольшая часть вещей в ломбарде переходила к новым хозяевам с выгодой для закладчика. Клод с радостью заплатил за инструменты сумму, намного превышающую ту, что в свое время выдали ему, и покинул заведение в крайне приподнятом настроении. Воссоединение с инструментами придало юноше столько сил, будто он встретился со старыми друзьями. Клод провел большую часть следующего утра, молча потирая руки над тисками и стрелками, штангенциркулями, пластинками, ключами и молотками с ручками из железного дерева. Он даже вырезал Для каждого небольшую подставку и смастерил себе рабочий стол.