Дольше тень…

На луга,

На холмы,

Ночь идёт.

Мир с тобой,

Храбрый мой —

Господь ждёт …

Прощай, Дэнни! Война и приключения окончены.

Замирает последняя нота, и плачущие преклоняют колени, крестятся и молча расходятся. Пастор складывает ризу, кладёт Библию в карман пальто и несколько минут разговаривает с отцом Дэнни. Потом вся семья садится в чёрный лимузин и исчезает в метели…

Вот я вижу, как Дэнни шагает по рисовому полю. Глаза его мертвы, губы бескровны и кожа бледна.

Вдалеке «Фантом» сбрасывает на вьетконговскую деревню 750-фунтовые бомбы и напалм. Трясётся земля. Небо полно оранжевых огней и чёрного дыма.

Я слышу крики.

— Получай, получай! — это кричит Дэнни.

Вместе с вьетконговцами на куски рвутся женщины и дети и поджариваются, как ломти говядины.

Дэнни продолжает шагать по рисовому полю с винтовкой на груди. Он улыбается. Он счастлив.

Потом он медленно растворяется в воздухе, словно дымка.

Я потихоньку засыпаю, положив руку девушке на грудь, а голову — на плечо.

Через несколько дней письмо, которое я написал Дэнни, вернулось с пометкой «АДРЕСАТ ВЫБЫЛ».

Я перетряхиваю отчёты о потерях. Нахожу его имя. В конце недели «Старз энд Страйпс» печатает его имя в общем списке погибших за неделю. Я вырезаю этот список и вклеиваю в свой альбом для погибших — первым.

ЧЁРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ, ДЭННИ! ЧЁРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ!

«Вьетнам со всей очевидностью преподал нам урок о том, что Соединённые Штаты не могут быть мировым полицейским; он также должен был предупредить нас об опасности стать повивальной бабкой демократии, когда уже заранее известно, что роды пройдут в условиях партизанской войны».

— Джин Киркпатрик, общественный деятель США

Утром поступил приказ о присвоении мне звания специалиста 4-го класса; я собрал свои рубахи и отнёс в местную мастерскую пришить новые лычки, а потом с Билли Бауэрсом отправился в клуб отпраздновать это событие.

Отдыхай

Воскресным днём,

Дольше б

Было всё пучком…

Весь день мы пили пиво во внутреннем дворике клуба, слушали музыку и уплетали бутерброды с яйцами.

И была бы жизнь — экстаз,

Не последний только раз…

Отдыхай

Воскресным днём…

Билли прибыл к нам в феврале прямо из Форт-Бенджамина, штат Индиана, из школы военных журналистов. Билли, рядовой 1-го класса и специалист службы общественной информации, блондин шести футов росту с суровой красотой, вырос в Чарльстоне, штат Южная Каролина. Я почти ничего о нём не знал, только то, что он был женат и жена его ждала ребёнка.

Такова была характерная черта армии во Вьетнаме: можно было сдружиться с человеком за короткое время, ничего о нём не зная. Никого не интересовало, кем ты был до войны; так случилось и у нас с Биллом.

В половине восьмого вечера наш праздник переместился в бар «У Лайна», и когда времени до комендантского часа осталось всего ничего, мы заплатили двум вьетнамским лихачам за то, чтобы проехаться на их «Хондах» до главных ворот в Тан Сон Нхуте.

Сами «ковбои» уселись на задние сиденья. Мы с Билли неслись к воротам, как камикадзе, на скорости проскочили КПП — и оказались в придорожном ливнестоке.

Мы опоздали на 8 минут. И получили от военной полиции по две «благодарности»: за езду на мотоциклах без шлемов и за проезд через главные ворота после объявления комендантского часа.

На следующий день нас вызвал командир штабной роты и определил взыскание по 15-й статье. Я был разжалован до рядового 1-го класса, оштрафован на 50 долларов, мне было запрещено две недели покидать казарму в свободное время, и я должен был каждый вечер драить шваброй полы в кабинете командира.

Билли разжаловали до рядового, ему также не разрешалось покидать казарму, и он должен был помогать мне мыть полы.

Вскоре после этого я заболел триппером, однако врачи накачали меня пенициллином, и через неделю я был в порядке.

Гонорея была неотъемлемой частью службы во Вьетнаме. Она превратилась в эпидемию среди офицеров и солдат армейских лагерей от демилитаризованной зоны до Дельты.

Кажется, капитану Бреннану польстило, когда он узнал о моей болезни.

— Офицеры не болеют триппером, Брекк.

— Чем же они болеют, сэр?

— Насморком, офицеры подхватывают насморк.

— Странно. По мне так лучше болеть триппером с большой буквы «Т». По крайней мере, знаешь, что подцепил кое-что…

В военном магазине продавались, конечно, профилактические средства, но в них не было ничего особенного. Ни ярких расцветок, ни музыки. Просто скучные белые резинки, мягкие и гибкие, без изюминки.

Если б там продавались французские щекотунчики, которые, помимо всего прочего, светились бы в темноте и исполняли увертюру из оперы «Вильгельм Телль» при надевании, тогда, возможно, я непременно брал бы их с собой в походы по сайгонским борделям на «Аллее 100 пиастров»…

Они свели б девчонок с ума! Девки б тогда все захотели потереться со мной за бесплатно, только ради эксперимента!

О, я бы даже подарил пачку этих волшебных кондомов капитану Бреннану в день рождения…

— Вот что вам нужно, сэр. Они бывают трёх размеров. Большие, средние и маленькие. Для вас, сэр, я приобрёл маленький размерчик. Ведь у вас между ног особо упаковывать нечего. Вам бы туда сунуть огурец, сэр, в качестве приманки для женщин. Но теперь у вас есть надежда, и всё благодаря рядовому Брекку. Смотрите, что я нашёл для вас, сэр: он светится, поёт и грязно ругается по-вьетнамски.

Послушайте: «Отсоси-ка, черемякни, я сосну-оттрахаю тебя, ты — меня…» Верите ли, слабого мужика он сделает крепким, а крепкого — богом. Носите его, и вы сможете видеть сквозь юбки и тыкать в мясо по 12 часов подряд, сэр. Он бы так приукрасил ваши эротические грёзы, как вам и не снилось…

И вот тогда, сэр, вам не пришлось бы киснуть в Сайгоне каким-нибудь дрянным вечером, если б вы к тому же смогли умело предложить своё тело, используя спрей для волос, дорогой одеколон и пригоршню стодолларовых купюр. Не примите на свой счёт, но разве это, блин, не лучше, чем каждую ночь заставлять своего цыплёнка кончать в кулак, СЭР?…

Военные магазины, однако, не располагали подобными сокровищами плотских утех.

Поэтому очень немногие военнослужащие пользовались презервативами. Каждое утро на приём к врачу выстраивалась длинная зелёная очередь из солдат ЮСАРВ. Эта болезнь в Сайгоне отрывала больше людей от выполнения служебных обязанностей, чем любая другая.