— Да, сэр.

Лев имел в виду, на случай если первого шофера пристрелит снайпер. Пассажирам потребуется прикрытие, чтобы бежать. Вот такие ужасы Льву приходится предвидеть и решать каждый день — словно это были счета или поломанная дверная петля.

Дорога тем временем поднималась по склону горы. Холмистые поля бурой травы и дубовые рощи сменились сухими сосновыми лесами. Планировали объехать Куэрнаваку и проселками выбраться к ущелью неподалеку от Амекамеки. Стоял jueves santo, Страстной четверг, и все попадавшиеся по пути деревенские церкви были затянуты в пурпур в знак траура по распятому Христу, который вскоре воскреснет. Алехандро незаметно крестился на каждый храм — наверно, смущался в таком обществе. Еле приметное движение согнутой руки у груди, мельчайший из возможных жестов, который все же не укроется от всевидящего Господня ока.

Иногда на поворотах дороги за соснами открывался захватывающий вид на Попокатепетль и Истаксиуатль, ослепительные снежные вершины вулканов-двойников.

— С ума сойти! — ахал на заднем сиденье Шелдон, который никогда прежде не выезжал за пределы Нью-Йорка; Джейк и Чарли его знали еще по «центральному крылу». Теперь парнишка восхищался всем, что видел, так же пылко, как Алехандро крестился на каждый храм.

— Попо… По… — попытался было выговорить Шелдон, но сдался. Остальные обессилели от смеха.

— Попробуй произнести «Куэрнавака», — предложил Сева, который с тех самых пор, как Розмеры привезли его в Мексику, заговорил по-испански и по-английски так же свободно, как вода течет из крана.

— Корнавака! Спасибо, дружище! Ну и, пожалуй, на сегодня хватит.

Сева очень привязался к Шелдону и всегда его защищает, когда того дразнят охранники. Неудивительно, что Сева ходит за ним хвостом; Шелдон — замечательный товарищ. С готовностью соглашается дежурить в самые трудные смены, не обижается на шутки и никогда не берет второй pan dulce, пока блюдо снова не пустят по кругу. Мексика, первое серьезное путешествие в жизни Шелдона, привела его в восторг. Говорит, что тут шикарно.

— Ацтеки называли город «Куаунауак», — пояснил Лев. — Это значит «возле леса».

И откуда он только это узнал? Лев читает все на свете.

— Но ведь «Куэрнавака» переводится как «коровий рог», да, дедушка? — уточнил Сева. — Зачем же испанцы поменяли название?

Мелькиадес предположил, что это сделали сами ацтеки, чтобы не лопнуть от смеха, слыша, как испанцы пытаются выговорить «Куаунауак».

Наконец добрались до места — тенистой лесной лощины, по которой текла холодная бурная речка для отважных пловцов. Троцкий с внуком отправились пройтись и вернулись с добычей: Лев нес на плече сверток из мешковины величиной с толстое бревно. Внутри оказался его любимый кактус, viejito, «старичок»: его так называют потому, что вместо игл на нем растут длинные белые волоски. Мелькиадес и Лоренцо вдвоем погрузили кактус в багажник «бьюика»; клялись, что сверток весил по меньшей мере килограмм тридцать. Какой там Сталин и высокое давление! Лев еще нас всех переживет.

Что же до самого Льва, то он радовался как ребенок. На нем была нелепая старая соломенная шляпа, которую он надевает только на пикники. Никто не помнит, когда он в последний раз был в ней — или улыбался. Или фотографировал. Но этот день стоило запечатлеть на память, и Лев снимал всё. Вот Наталья и Маргарита расставляют на пледе у подножия сосны тарелки с курицей в кляре. Наталья в маленькой шляпке с полями сидит на камне у воды и улыбается в камеру. Охранники дурачатся. Сева в плавках позирует на высоком утесе, с которого собирался нырнуть, но Наталья встревоженно окликнула его по-русски, и мальчик так и не прыгнул. Потом камеру взял Шелдон, так что Лев получился на большинстве фотографий. Из всех событий этого дня важнейшим — а значит, заслужившим, чтобы его сняли, — была его радость.

За час до заката компания избрала исполнительный комитет для сборов, и все расселись по машинам. Белая цапля клевала крошки, оставшиеся от обеда. Птица весь день охотилась за улитками на берегу реки, не обращая внимания на выкрутасы охранников, которые прыгали с утеса, вытряхивали воду из ушей и жаловались на замерзшие cojones[170]. Казалось, это та же цапля, которая откуда ни возьмись слетела во двор Синего дома в утро, когда Лев с Натальей уезжали оттуда. Тот день остался в памяти печальной мистерией: изгнание детей Божьих из райского сада. Но это был не рай: отъезд пошел Льву с Натальей на пользу. И неудивительно, что эта цапля похожа на ту: все они выглядят одинаково.

Неожиданно пришло письмо от отца. Датировано апрелем, но получено только сейчас, в мае, — по странному совпадению, в день рождения матери. То, что оно вообще дошло, само по себе чудо, потому что отправлено на адрес дома в Сан-Анхеле, то есть Диего, а уж тому если что в руки попало, так он либо засунет его под качающуюся ножку стола, либо вообще запихнет в сэндвич. Должно быть, адрес сообщила отцу мать, когда еще была жива.

Сказать отцу, в общем, было особенно нечего. В прошлом году болел и купил машину. Описание машины заняло два абзаца; о болезни — ни слова. Синхронизация на низких передачах, рычаг переключения скоростей и сцепление на полу. Очевидно, «шевроле родстер», как у Диего, только белый и более ранней модели. В конце высказывалась надежда, что теперь, после смерти матери, отец с сыном лучше узнают друг друга и будут чаще общаться. Свой адрес он не указал, пояснив, что намерен поменять квартиру; вместо этого на конверте стоял адрес его поверенного, чья контора располагалась на Первой улице в Вашингтоне.

«Чаще общаться», например, могло значить одно письмо каждый год, кратный четырем. Это еще куда ни шло.

24 МАЯ

Должно быть, они оставили автомобиль на улице Виена и подкрались к дому за два часа до рассвета. Лоренцо вспоминает, что нападавшие были в полицейских мундирах; это-то его и смутило. Незнакомцы приблизились как ни в чем не бывало, неожиданно заломили ему руки за спину, связали и вставили в рот кляп. Алехандро стоял возле ворот с другой стороны; его схватили одновременно с Лоренцо и тоже связали. Приставили к голове пистолет и спросили, где проходит телефонный кабель. Он ничего не ответил, но преступники тем не менее быстро нашли и перерезали провода вместе с новой электрической сигнализацией. Постучали в ворота, и Шелдон открыл, не обратив внимания на отчаяние, с которым Алехандро под дулом пистолета произнес пароль, а может, и вовсе позабыл его спросить. Алехандро точно не помнит.

Бандиты ворвались во двор и открыли огонь по дому охраны; треск пулемета моментально всех перебудил. Нападавшие поливали очередями и главный дом, окна спальни Льва и Натальи. Грохот выстрелов оглушал, пока в темноте кое-как не удалось забраться под кровать и прижаться к холодному полу, думая о том, что настал смертный час. Во дворе стояло странное зарево, но это был не свет луны или уличных фонарей. В воздухе запахло порохом, потом газом; странное воспоминание. В дом полетели зажигательные бомбы.