Картинка, подкинутая богатым воображением, вызвала в душе Севы желание. Потом подключилось сердце, мозг, а затем и дремлющее до сего времени естество, которое вскоре приняло позу воина, стоящего по стойке «смирно», в ожидании приказа ринуться в ожесточенный бой. Долгорукова невольно бросило в жар, и до самого домика Ксении Михайловны он ехал, охваченный страстным желанием, от которого, когда оно захватывает все ваше существо, спасения не отыскать.

– Ах, – единственное, что сказала Ксения, когда Всеволод Аркадьевич, приехав, выдал ей похищенные у нее бумаги.

– Рад был услуживать вам, сударыня.

И началась феерия чувств и буря страстей, которая продолжалась минут сорок и вымотала обоих до предела. Уже потом, когда они пили шампанское за благополучное разрешение «дела Скалона», она спросила:

– Как вам это удалось?

– Давайте будем считать это моим маленьким секретом, – рассмеялся Сева, не особо желая рассказывать все тонкости и перипетии этой поистине красивой аферы и опасаясь, как бы у милой Ксюши не изменилось к нему отношение, когда она узнает, что он аферист и мошенник.

Но хорошенькие женщины на то и хорошенькие, чтобы уметь не только очаровывать и влюблять в себя мужчин, но и выпытывать все, что у них на душе и даже вне ее. Удалось это и Ксении Михайловне…

Как она смеялась, когда Сева дошел до рассказа о вручении генералу Скалону ключа за нумером пятьдесят четыре взамен ключа от ячейки нумер четырнадцать! Несколько раз Долгоруков ловил на себе короткие взгляды женщины, которые скорее говорили о восхищении его умом и удачливостью, нежели об осуждении его поступков или охлаждении чувств. Напротив, Севе даже показалось, что Ксюша стала ему еще больше симпатизировать, а некая загадочность ее взгляда, в котором иногда сквозила мимолетная боязливость, приписывалась им романтичности ее натуры.

Они совершили еще один акт соития, принесший обоим несказанное наслаждение (Долгорукову – точно), после чего Севе было велено, естественно, в шутливой форме «убираться восвояси».

– Завтра я буду целый день занята, а вот в субботу, после девяти вечера, я всецело в полном твоем распоряжении, – поведала она, целуя его на прощание. И добавила: – Вполне возможно, что я разрешу тебе остаться у меня на ночь.

И Долгоруков, с трудом найдя извозчика, потому как стояла уже глубокая ночь, двинул к себе, решив, что два дня и одну ночь до новой встречи с Ксенией он найдет чем заняться.

* * *

Это оказалось куда более трудным делом, чем предполагал поначалу Всеволод Аркадьевич Долгоруков, а именно: занять себя чем-нибудь до субботнего вечера, когда он вновь встретится с любимой женщиной.

В пятницу, хорошо выспавшись, Сева первым делом из своих средств (весьма благородный поступок) рассчитался со своими подельниками, после чего все отправились обедать в «Славянский базар».

Сидели долго. И, конечно, не просто сидели, а ели и пили, после чего в изнеможении отвалились от стола, как отваливаются от человеческого тела пиявки, насосавшись крови.

До вечера Сева проспал у себя в нумере – сказались обильный и плотный обед и напряжение последних дней, связанное с «делом Скалона». Потом до поздней ночи играли с Африканычем в карты, по взаимной договоренности используя все известные им лукавства и шулерские приемы, и зачастую у одного из них на руках оказывалось, к примеру, два одинаковых туза, а у другого – три. Любопытное это было занятие и принесло немало веселых минут.

Спать Долгоруков лег около шести утра. И проспал до полудня. Затем послонялся по нумеру, сходил в гостиничный ресторан, выкурил сигару. Время шло, как это часто бывает, когда его торопишь, крайне медленно. Чтобы как-то дотянуть до вечера, Сева отправился в Дворянский клуб, надеясь за обедом и картами провести время до рандеву с Ксенией.

Время для завсегдатаев клуба было еще раннее, поэтому, кроме прописавшихся здесь Вислоухова и Десобра, более никого не наблюдалось.

Поговорили о погоде. Что, дескать, весна ныне не очень и не то, что в прежние времена. Поговорили о политике, к чему Сева был не особо склонен, но пришлось поддержать разговор. Составили банчок. Снова выиграл (что-то около пятнадцати рублей) Вислоухов, подтвердив титул лучшего клубного игрока.

Затем Всеволод Аркадьевич уединился с сигарой в библиотеке и принялся было за Эдгара По, но ему помешал Скалон. Собственно, не то чтобы помешал, но отвлек.

– Добрый вечер, – произнес генерал и протянул Севе руку.

– Добрый, – чуть сконфуженно ответил Долгоруков и пожал Скалону ладонь. Да и то, признаться, не совсем это просто: жать человеку руку в как бы искреннем приветствии, лишив его перед этим противузаконным деянием целого состояния, пусть и неправедно присвоенного.

– Как ваши дела? – поинтересовался Александр Антонович.

– Замечательно, – улыбнулся Долгоруков. – А ваши?

– Даже не знаю, что и ответить на ваш вопрос, – раздумчиво произнес Скалон. – С одной стороны – меня обокрали. И это плохо. А с другой стороны, человек, отравлявший мне жизнь на протяжении долгих месяцев, уезжает и оставляет меня в покое. И это хорошо.

– Я не совсем вас понимаю, генерал, – спросил Сева, и тревожный холодок стал закрадываться ему под кожу. – Вы говорите, вас обокрали?

– Да, – ответил Скалон и… улыбнулся. – Помните, я в прошлую нашу встречу порекомендовал вам Волжско-Камский коммерческий банк как хороший и надежный?

– Помню, – не сразу ответил Всеволод Аркадьевич.

– Так вот, я ошибся. – Удивительное дело, но Скалон продолжал улыбаться. – Этот банк вовсе не такой хороший и совсем не надежный. И вы не торопитесь отдавать им на хранение свои ценные бумаги.

– Я уже… арендовал там сейфовую ячейку, – медленно проронил Долгоруков.

– Как? Уже? Немедленно аннулируйте аренду и забирайте оттуда все, что бы вы ни положили! – твердо заявил Александр Антонович. – А то, как и я, останетесь с носом!

– Хорошо, – оторопело ответил Сева. – А что же все-таки случилось?

– Меня попросту облапошили. До сих пор удивляюсь, как это у них получилось. Видно, это были мошенники весьма высокого полета. Да… Так вот, меня вызвали из дома банковским посыльным – мол, вас просят зайти в банк в два часа пополудни по неотложному делу. Я и пошел. Ровно в два. Встретил меня, как я понял уже слишком поздно, фальшивый помощник управляющего банком. – Генерал усмехнулся. – Он сказал мне, что в банке якобы пришли в негодность несколько сейфовых ячеек, вследствие чего они меняют на них замки. Мне определили новую ячейку и предложили переложить туда свои бумаги, что я, разумеется, и сделал. А когда вчера я пришел в банк, чтобы забрать их, то обнаружил свою ячейку пустой. Представляете? – и Скалон весело посмотрел на Всеволода Аркадьевича.

– А… вы заявили в полицию? – осторожно спросил Долгоруков.

– Нет, – ответил Александр Антонович. – Да и на кого заявлять? Банк, в лице уже настоящего помощника управляющего, обещал выплатить мне страховку, и к тому же… – Он замолчал, видно, решаясь, говорить Севе дальше, или умолчать. Все же решил говорить… – И к тому же, отъезд и оставление меня в покое человеком, отравлявшим мне и моей семье всю жизнь, мне кажется, напрямую связаны с этой кражей. – Генерал помолчал и добавил: – Нет, не кажется. Я в этом уверен! А то, что она оставляет меня в покое, стоит этих украденных бумаг…