— Это что? — не понял он.

— Письма.

— Это-то как раз я понял… От кого?

Мешками и пачками письма приходили ему отовсюду, он не успевал читать… поэтому попросил передавать ему в первую очередь от семьи и послания по делу. Остальное оставить до лучших времён.

— От вашей жены.

Сначала он обалдел от радости. Потом напугался, что там? А вдруг она вернула ему все, что он ей писал? Попробовал выдохнуть и не смог: понял, что ему стало трудно дышать. Походив вокруг стола, потом помотав круги по комнате и выкурив не одну папиросу, осторожно взял одно. Повернулся к окну. Читал, смеясь и плача. Оглянулся на дверь. Только бы не застукал его таким никто. Он целовал их все вместе и по одному. Потом покрывал поцелуями каждую строчку, сто раз перечитывая. Был похож на сумасшедшего. Читал и шептал: — "Ты всё поняла и простила. Спасибо, любовь моя. Ты у меня умница. Какое счастье и какой праздник для меня. Я виноват, знаю. Люблю тебя. Безумно люблю, не сомневайся. Если смерть не разлучит нас, будем всегда вместе. Ведь я, мой свет, не смогу жить без тебя". Торопясь успеть уложиться в выдавшуюся свободной минуту, он сел писать Люлю ответ. "Милая, Люлюсик! Я безмерно счастлив, ты не представляешь на сколько. Ты, радость моя, подарила мне жизнь. Я виноват, виноват, виноват. Сто раз виноват, но я только твой. Люблю тебя одну, безумно, сейчас и на тысячу лет вперёд…".

Холодно. Снег и мороз такие, каких я не видела никогда. Порыв снежного ветра с такой силой бил в лицо и спину, что люди едва держались на ногах. Думала об одном: "Как он там целый день на холоде?"

Сталинградская битва прокатилась эхом не только по всем фронтам, но и городам, селам, полустанкам, задела каждого человека наконец, а нас с Адой в особенности. Ведь там был наш Костик. Пока шли бои за Сталинград, от меня осталась только тень. Я не то слово извелась, а вообще еле таскала ноги. Знала: там идёт "война за метры". Там жизнь и смерть несётся на одной колеснице и Костя, Костя там. Я, как манны небесной ждала тех сводок с фронта. Вздрагивала, боясь чужих звонков или стуков в дверь, способных принести нам плохую весть. Молилась всем святым, чтоб помогали ему выжить и победить. И вот наконец-то свершилось. Ещё не выбили немцев с окраин Сталинграда, но зажали пакость эту в "котёл". Если б можно было накрыть крышкой и сварить. Знала: Костя поставлен добивать их. Значит, жив. "Господи, спасибо!" А тут письмо за письмом. Скупо о себе, жив, здоров и всё. Зато много о любви. Что чуть не сошёл с ума от счастья, получив столько любви и прощения за один раз. Что любит только меня и как только сможет вырваться приедет, и лично всё расскажет и впредь обещается ничего не скрывать… Я читала и опять ревела. Это горе какое-то… Для чего у баб такой накопитель слёз. А откуда-то из — под сердца лезло сомнение. Что я держу в руках: правду, ложь? Как мне разобраться. Неужели теперь так будет всегда. От безответных вопросов мне становится дурно. Надежда одна — на подсказку сердца, но оно молчит, отказываясь участвовать в моих метаниях. Может приподнять, конечно, занавес встреча, но когда она ещё будет. А пока это время надо пережить. Хотя как это сделать я не знала.

Уничтожение "котла" поручалось Рутковскому. Ему перекинули из распоряжения ставки 2-ую гвардейскую армию. Это уже было кое-что. Не дожидаясь её подхода, он приступили к подготовке наступления. В план операции была заложена основная идея: ударами по центру окружённой группировки с двух сторон расчленить её, разорвать все её связи, лишить аэродромов, а затем ликвидировать по частям. Зима стояла суровая. Ветры, как цепные собаки, сорвавшись, гуляли по степи. Снег толстым слоем покрывал позиции врага, обнаружить их не всегда было легко. На всё нужно время, а его не дают. Ставка непрерывно торопит: "Давай! Давай!" А это выкинутые на ветер чьи-то жизни. Ох, как не хочется их класть без необходимости.

Какой уже месяц сражается город, стоят насмерть улицы, дома. Мрачную картину представлял из себя он. Смотреть на эти бесконечные руины было тяжело. Пожарища плевались дымом и гарью. Вставала дыбом земля от разрывов снарядов и мин. Со всех сторон доносился лай пулемётов и треск автоматных очередей. Стоит Сталинград, огрызается.

А на небе румяный месяц качает на своих рожках новый 1943 год. Лётчики доставили в степь ёлку. Её украсили. Делалось всё спонтанно, а получилось замечательно. В штаб-квартире собрались члены военного совета фронта, Василевский, Новиков. Отсчитали по часам минуты до 12-ти. Крикнули, как водится, "ура!" и "за победу!" Потом "с Новым Годом!" "Я загадал желание под скрежет железных кружек. Оно, любимая, о нас! Как мне Люлю не хватает твоего тепла и просто любимого взгляда. Как я хочу, чтоб ты всегда была рядом и не могу этого себе сейчас позволить". Встреча получилась весёлой. В гостях была писательница Ванда Василевская и её муж драматург Корнейчук. Вспомнили Варшаву, польские песни. У него не выходила из головы его сестра Хелена, оставшаяся в Варшаве. Что будет с ней, если дознаются, что он её брат… Вспомнил о семье, улыбнулся. "Люлю, Адуся, когда мне так радостно, как жаль что вы так далеко". Скучал безмерно. Когда был занят боями, всё загнал в дальний угол, а сейчас тоска выбралась и брала его в оборот. Он поднимал бокал за них, за их скорую встречу, за ту любовь Юлии, что вновь взяла его под свою защиту. Прощённый, он дойдёт до Берлина и будет невредим. Счастливым смехом звенело праздничное застолье. Все понимали: идут бои, но битва уже выиграна. Речь самопроизвольно зашла о "котле". Шутя, вспомнили, что в древние времена осаждённым в крепости предъявляли ультиматум: сдавайтесь или смерть. Он подумал о замерзающих в окопах немецких солдатах. Их положение тяжёлое, испытывают голод, болезни их добивает холод. Они обречены. Мы не фашисты и можем быть не жестокими. Надо попробовать спасти им жизнь. А что, если воспользоваться ультиматумом… Всем понравилась идея. (Позже Юлия ему скажет, что только Рыцарю, могла прийти в голову эта идея) А тогда дружно стали вспоминать события далёкой истории — осады замков, крепостей и городов. Общим усилиями текст был составлен. Москва одобрила и с незначительными поправками утвердила. Предлагалось за день-два до начала наступления вручить это Паулюсу или его заместителю. Им гарантировалась жизнь, раненым и обмороженным медицинская помощь, оставлялись знаки различия, а офицерам даже холодное оружие. После окончания войны возвращение в Германию или любую другую страну. Первых парламентёров обстреляли. Им пришлось назад возвращаться ползком. Нашу протянутую руку не пожали. Ну что ж попытка проявить человечность и быть гуманными, не была оценена врагом. Тогда оставалось одно — применить силу. Хотя день и ночь передавали по радио условия капитуляции. Наши самолёты разбрасывали над территорией противника с призывом к немецким солдатам и офицерам прекратить сопротивление. Всё же начали разгром немецкой группировки. Полки 65-ой двинулись в наступление. Это был нелёгкий бой. Заснеженная степь и сильный мороз сковывали движение. В небе зависли вражеские истребители. Они низко шли над степью. Заметив его машину, головной развернулся, остальные, хвостиком последовали за ним. Выскочили и упали в снег. Он слышал, как пули с шипением перечеркнули сугроб у самой головы. Если б одна очередь, но по ним отстреляли все. Приподнялись, огляделись. Кажется, не попали, потому что на снегу вокруг не было крови. Пронесло. С трудом верилось в такое везение. "Неужели даже не ранен? Чудо!" С каким-то охватившим его, невероятно, чистым чувством, он повернулся на спину. Глядя в безмятежно синее небо, улыбнулся: "Юлия, накрыв своей любовью, ты опять меня спасла". Как сильны и радостны ощущения жизни! Он черпал ладонью снег и жевал. Тот пах, будто спелая разрезанная на двое антоновка. Шутки, смех. Кто-то, удивляясь чертыхается, кто-то смеётся, заявляя, о праведнике среди них, кто-то говорит об ангеле накрывшем своим крылом. А он знает — это его Юленька!