Царь отдал свою дочь за командующего королевской конницей, но принцесса не была счастлива в браке. Свекровь обижала ее. Узнал об этом царь. А надо сказать, что царь мог быть очень добрым человеком, и когда он был добр, то добрее его не найти никого на свете. Но если уж царь разозлится, то злее его тоже не найти на земле.

Царь узнал, что с его дочерью плохо обращаются. И он рассердился. Он увидел следы от кнута на белом теле дочери и тогда приказал сжечь заживо мучительницу принцессы. Что и было сделано.

Командующий царской конницей был закадычным другом красивого, но злого принца. Движимый местью, он склонил принца к заговору против отца. Принц захватил трон, убил отца и замуровал его в крепостной стене. Новый царь попытался разделаться и со своим младшим братом. Но младший брат был, как уже говорилось, очень умен. Он почувствовал неладное и убежал из страны.

Новый царь был несчастлив. Он боялся мести младшего брата, боялся народа, недовольного убийством царя. И тогда царь нашел неприступную скалу, стоявшую посреди долины, поросшей непроходимыми джунглями, и построил на скале город Сигирию, новую столицу, куда никто не мог бы добраться: так хитро она была устроена, что два-три солдата могли оборонять ее против целой армии.

Восемнадцать лет царь прожил на скале, управляя оттуда островом Шри-Ланка. Он предавался разгулу и проводил время в пирах и забавах, чтобы заглушить голос совести и страха.

И вот однажды дозорные донесли, что с моря приближается большая армия. Тогда царь собрал свои отряды и приказал им спуститься вниз, в долину, чтобы встретить врага в поле.

Во главе наступавшей армии стоял младший брат. Началась битва. Боевое счастье склонилось на сторону младшего брата. Видя неминуемое поражение, царь повернул было, чтобы скрыться в неприступной крепости, но в последний момент стыд одолел его, и он решил умереть царем, а не изгнанником. Он вынул меч и вонзил себе в горло.

Младший брат, отомстив за смерть отца, вернулся в старую столицу Анурадхапуру и стал править там. Скалу же, где жил отцеубийца, люди вскоре забыли, забыли и пути туда».

Так или почти так и было на самом деле. Царь Кассапа (478–496), реформатор, личность незаурядная и трагическая, после убийства отца построил себе на скале город-крепость и жил в городе, пещеры и дома которого, как соты, иссверлили каменные обрывы, скрывая входы за глыбами.

В 496 году младший брат царя Моналлана, вернувшись из Индии, куда он бежал во время борьбы за престол, победил Кассапу.

Скала Сигирия с остатками древней столицы находится в двухстах километрах от столицы Шри-Ланки – Коломбо и в семидесяти километрах от основной средневековой столицы – Анурадхапуры. С обеих сторон к дороге, ведущей к Сигирии, подступают джунгли, и нужно подъехать довольно близко, чтобы увидеть, как стопятидесятиметровая вершина скалы поднимается сахарной головой над лесом. Дорога внезапно обрывается перед крутой лестницей, кое-где вырубленной в камне, кое-где сложенной из кирпича. Рядом с лестницей вырастают из скалы когти сказочной птицы в три человеческих роста.

Лестница долго кружит, обламываясь на поворотах, пока наконец не приводит к длинной извилистой галерее. С одной стороны она ограничена отвесной стеной, с другой – каменным парапетом. Галерея извивается, как горная тропа, огибая выступы скалы. В одном месте галереи сохранились фрески, созданные во время царствования Кассапы. Они находятся на высоте пятнадцати метров над галереей в большой труднодоступной нише.

К нише раньше вела неустойчивая деревянная приставная лестница. Сегодня туда можно добраться (прогресс, осуществленный туристским управлением Шри-Ланки) по металлической винтовой лестнице, обнесенной из соображений безопасности проволочной сеткой. В нише находятся фрески Сигирии – чудо острова.

фигуры двадцати одной женщины – единственный пример светской живописи средневековой Шри-Ланки и, пожалуй, совершенно уникальный образец искусства средневековой Азии.

фрески Сигирии порой сравнивают с индийскими фресками Аджанты. Но это не совсем правильно. Фрески Аджанты, как бы талантливы они ни были, не выходят из рамок дозволенного религией и связаны с ней. Они – не бунт, а подвиг талантливых мастеров, которые сумели оживить религиозные сюжеты, но при этом не пошли на восстание против канонов.

В Сигирии не так. До сих пор ученые не пришли к единому мнению, что изображают фрески: то ли это небесные танцовщицы – апсары, осыпающие землю с небес цветами, то ли это богини дождя и молний, то ли похоронная процессия, то ли церемония двора Кассапы, то ли просто девушки, купающиеся в озере.

Уже подобное разночтение сюжетов – а в буддийской мифологии ученые разбираются настолько уверенно, что практически нет фресок, которые не были бы наверняка отнесены к тому или иному каноническому сюжету, – наводит на мысль, что здесь нарушены религиозные каноны.

Обнаженные красавицы в человеческий рост стоят парами. В каждой паре одна девушка темнокожая, другая – белокожая. Вероятно, художник этим показывает, что одна из них – благородная дама, другая – ее служанка. Девушки свободно размещены на плоскости стены, что необычно для азиатской живописи, и они передвигаются и живут как бы в тумане – ниже бедер фигуры утопают в белом непрозрачном облаке или в воде. Именно «передвигаются и живут» – я не знаю другого средневекового произведения искусства, в котором бы художнику удалось так достоверно запечатлеть жизнь и движение.

Стандарты красоты меняются не только от столетия к столетию, от страны к стране, но и в течение какого-нибудь десятка лет. Но есть некоторые особо высокие произведения искусства, которые побеждают и моду, и вкусы, и столетия. Венера Милосская, Венера Боттичелли, Нефертити прекрасны всегда и для всех. То же и с девушками Сигирии.

Художник хотел создать красоту. Он сделал это и победил время.

Вот почему я убежден, что в Сигирии не было ни группы мастеров, ни школы со своими канонами и законами. Был один мастер.

Как Микеланджело, месяцами расписывавший Сикстинскую капеллу, изогнувшись в напряженной позе под потолком на лесах, но работавший и работавший, чтобы победить материал, чтобы вырваться из власти условности и создать неповторимое, так и мастер Сигирии, наверное, месяцами раскачивался на ненадежных лесах над недоступной нишей и смелыми мазками писал галерею своих красавиц. Неважно, как он их назвал, как он объяснил царю, что за женщины ожили у ворот его дворца. Может, он и в самом деле сказал, что это апсары или богини молний. От названия не менялось существо фресок – они были земные, они не призывали к смирению и размышлениям о бренности жизни, они могли заставить даже самого скучного из людей любить жизнь и радоваться ей.

Художник, громя все каноны и законы, писал знакомых ему, земных и желанных женщин. Нет среди них одинаковых лиц, нет одинаковых фигур, и руки с тонкими пальцами настолько подвижны, пластичны и выразительны, что нельзя отделаться от впечатления движения, медленного и грациозного танца.

Несколько лет назад какой-то маньяк захотел убить красавиц Сигирии и, прежде чем его остановили, успел нанести фрескам значительный вред. Маньякам не по нраву великие произведения – вспомните, на кого нападали они: «Ночной дозор» Рембрандта, «Джоконда».