этого не знал?

– Знал. И это меня опечалило, Франсис. Но если честно, тебя мне ничуть не жаль. – Капитан поднялся и направился было в дом, но Миранда преградил ему путь.

– Она выстрелила ему в голову. Никаких тайных намерений. Никаких запасных планов. Я просто хочу посмотреть ей в глаза, прежде чем пристрелить. Ты можешь это понять? – В лице Миранды мелькнуло что-то человеческое.

– Я тебя понимаю, Франсис, правда. И именно поэтому сам избегаю смотреть тебе в глаза. – Амат обошел Миранду, вошел в казарму и закрыл дверь.

За дверью он ждал, пока Миранда уйдет. Телеграмма осталась на столе.

– Думаю, ты не в лучшей форме, так что я дам тебе добрый совет. Подготовься как следует, потому что никто не будет ждать инвалида. Выйдем на рассвете. Посмотрим, кто попадется первым, – сказал Миранда на прощанье.

Его сапоги застучали по ступенькам, и он шумно удалился. Капитан вышел и сжег телеграмму, которая могла изменить его судьбу. Конечно, он был не в лучшей форме, очевидно.

У него было уже две миссии, но времени только на одну. Если Франко намеревается втянуть Испанию в новую войну, это его дело. Это плата за то, что он разрешил нацистам и итальянским фашистам использовать страну как полигон. Капитан решил спасать меня. Взять меня в Эндай было большой ошибкой.

В тишине дома он снял часы и с любовью посмотрел на них. Он так скучал по ней… Перевернув циферблат, капитан прочитал выгравированные слова, которые часто повторял про себя: “Навсегда вместе”.

17. Нарушенные обещания

Небо над Сан-Себастьяном было тех оттенков синего, что предвещают скорый рассвет, который чувствовался и по тому, как волны набегали на берег.

Человек, чей элегантный костюм не вязался со спешкой, торопливо вышел из дворца Айете и бегом направился к роскошному автомобилю, ожидавшему у входа. Под мышкой он держал документы, известные как Протокол Б. Они должны были определить печальную судьбу страны, еще не оправившейся от одной войны и готовой вступить в другую, более длинную, более жестокую и несравнимо более масштабную.

Автомобиль рванул с места, подняв клубы пыли. Тридцать километров шоссе отделяло документ, подписанный Франко, от Адольфа Гитлера, которому он предназначался. Слишком маленькое расстояние для всего того, что готово было совершиться.

Тем временем укрытая лесной зеленью охотничья хижина берегла сон бедолаги, что безмятежно спал, раскинувшись, подле возлюбленной, пока холодный металл наточенного крюка не коснулся его шеи. Моей шеи.

Очнувшись и испытав ужас, я через миг наткнулся на взгляд прекрасных огромных зеленых глаз, смотревших на меня с яростью.

– Ты что! – воскликнул я, хватая ржавый крюк, который Хлоя прижимала к моей шее. – Это же я! Гомер! (Хлоя смотрела на мою форму с нескрываемым отвращением.) Долго объяснять, но…

– Какого черта ты здесь делаешь? Где я?

– А ты как думаешь? Я тебя спас! И убери от меня эту штуку наконец. – Я рывком отбросил крюк, и он полетел в стену хижины.

– Куда ты меня привел?

– Я откуда знаю! Никуда. Было темно, я больше не мог нести тебя. Вот, значит, твоя благодарность.

– Спасибо, – ответила она с издевкой, вставая и открывая дверь, чтобы выйти.

– Стой! – крикнул я и в раздражении бросился за ней. – Что ты делаешь! Зачем ты так?

Ответ пришел в виде ветки. Которую она сначала отодвинула, а потом нарочно резко отпустила. Ветка хлестнула меня по лбу.

– Эй! – Я схватил Хлою за руку, она дернулась, не глядя на меня. – Кажется, ты утратила свои навыки. Ты идешь прямо на их лагерь!

– Знаю.

– Ты с ума сошла? Тебя ищут. Нас обоих ищут.

– Тогда тебе лучше уйти.

– Что ты пытаешься доказать? И почему ты в форме? Почему тебя взяли в плен? – Ни один из моих вопросов ее не остановил. – Ты что, не рада меня видеть?

– Рада? А почему я должна быть рада?

– Хлоя, если ты хочешь, чтобы я…

– Тихо! – шепнула она так громко, как только могла. Закрыла глаза и сосредоточилась, словно забыв обо мне, потом резко и встревоженно открыла их снова.

Я прекрасно помнил эту ее манеру по нашим совместным вылазкам на охоту. Вскоре я тоже услышал кое-что. Лай. Очень далеко, но очень отчетливо.

– Не-е-ет. Опять… – простонал я.

– У тебя есть оружие?

– Только ножик.

Я всегда носил с собой нож Сидящего Быка. Хотя для меня это был нож Томеу. Я держал его в ножнах на поясе. Собачий лай приближался, но Хлоя была спокойна и все еще колебалась.

– Черт, Хлоя. Идем. Давай! – Я схватил ее за руку и первые несколько метров буквально тащил.

Мы побежали дальше в лес и вскоре слышали уже только собственное сопение. Но собаки напали на след, их лай опять раздавался где-то за спиной.

– Нужно сбить их, – на бегу сказала Хлоя.

– Как?

– Разделиться.

– Нет! – отрезал я.

– Это единственная возможность, сам знаешь.

Неожиданно лес кончился, перед нами было шоссе. Решение приняли мгновенно, не обменявшись ни словом, и в открытую побежали по асфальту. К счастью, только рассвело и не видно было никаких признаков цивилизации, кроме автозаправки поодаль, около которой стоял грузовик-развалюха.

Мы подбежали к нему и забрались в кузов, накрытый видавшим виды зеленым брезентом. Скрестив пальцы, пытались отдышаться. Лай доносился уже издалека. А рядом прозвучали другие голоса:

– Ладно, привет Антоньите.

– Передам.

– Тебя точно не подвезти?

– Нет-нет, точно. Тебе в другую сторону, а мне тут всего десять минут пешком. Заодно яичницу переварю.

– Ну смотри не задерживайся.

– Agur[29], Эрнесто. Счастливого пути. Осторожно на дороге, тут полно всякого сброда.

– Agur, Юлен[30].

От простой мысли о яичнице я разволновался. А от запаха свежего кофе у меня потекли слюнки. В животе заурчало, и Хлоя пихнула меня локтем.

Урчание погромче моего возвестило, что мотор завелся. Грузовик выехал с заправки и покатил по шоссе. Мы выглянули из-под брезента: на опушке леса показались солдаты, сдерживающие осипших собак, которые, казалось, одни понимали, где нас искать, и рвались к дороге.

Мы вздохнули и привалились к бортам кузова друг напротив друга. Грузовик шел порожняком, не считая пары ящиков, в которых не оказалось ни еды, ни оружия. Мы ни словом не перемолвились за весь путь, скрашенный лишь насвистыванием шофера.

От одного взгляда на Хлою у меня кружилась голова. Мне до смерти хотелось придвинуться ближе, прикоснуться, заговорить о чем-нибудь, вдохнуть ее запах, поцеловать ее… Но было очевидно, что она не разделяет моих желаний. Гордость не давала мне спросить напрямую. Или, вернее, страх отказа. Страх пробудить абсурдные подростковые фантазии и столкнуться с суровой реальностью. В