– Последний парень, который мне это говорил… короче, все пошло не так.

– Ну, я же не какой-то там последний парень. Я тот самый парень.

Есть вещи, которых ты обо мне не знаешь, хотела сказать Тэта. Из-за которых твои чувства могут ох как измениться. Вряд ли она сумеет вынести такое разочарование. Она прикусила губу. Пробежала пальцами по тыльной стороне его руки. Вот, можно так:

– Когда ты исцеляешь людей…

– Раньше исцелял. После Исайи даже не пытался.

– Хорошо, но когда ты раньше исцелял людей в церкви, ты мог исцелить кого угодно?

– Большинство, я так думаю. Я не смог помочь маме, – сказал Мемфис, и Тэта мягко пожала ему руку.

– А мог ты убрать что-нибудь из человека своей силой? – Она заглянула ему в глаза.

– Ты о чем?

Вот как ему сказать, не сказав при этом всего?

– Что, если в человеке есть нечто… в целом не болезнь, а больше похоже на… – Тэта попробовала подыскать верное слово, – на дурную пророческую силу. На то, что противоположно исцелению. Что может причинять людям вред.

Мемфис расхохотался.

– В «Чудо-миссии» я таких отродясь не встречал.

– Еще бы. Конечно, нет.

– Тэта, о чем вообще речь?

Тэта вымучила улыбку. Внутри же ее отнесло лишь еще дальше от берега. Кто станет любить такую, как она?

– Просто любопытствую, Поэт. Вот и все.

Ей нужно его оставить. Это будет благородно. Пока она не причинила ему боль.

Мемфис поцеловал ее в висок, тепло и нежно, и Тэта поняла, что благородства в ней нет ни на грош, потому что не было, ну, не было у нее сил вот так взять и бросить его.

– Я люблю тебя, – снова сказал он.

– Я тоже тебя люблю, – прошептала она.

– Ты только что сделала меня самым счастливым человеком во всем Гарлеме, – расплылся в улыбке он. – Теперь у тебя больше одной сказки, Принцесса. Этот маяк и этот момент – думаю, вот она, сказка о том, кто мы такие.

– Выходит, что так, – и да, она надеялась, что все будет хорошо.

И тогда Мемфис поцеловал ее, и она ответила. Поцелуй был теплый, он отправился странствовать по всему ее телу, и ей захотелось еще. Они сползли на пол фонарной комнаты. Мемфис навалился на нее – совсем легонько; она чувствовала его животом, и от этого у нее все внутри сделалось жидким. Тут, без предупреждения, мысли ее метнулись назад, к Рою. Это Рой сейчас был сверху, пригвождая ее к кровати там, далеко, в Канзасе. Незваное воспоминание пронеслось сквозь нее, как скоропостижная лихорадка. Ладони налились жаром, он потек в пальцы – инстинктом испуганного зверя, как будто в этот момент тело ее не могло разобрать, где Мемфис, а где Рой, где любовь, где насилие.

Перепуганная Тэта оттолкнула Мемфиса и резко села, хрипло и тяжело дыша. Руки она спешно засунула под бедра, чувствуя, как тепло постепенно отступает.

– Я что-то делаю не так, Принцесса? – спросил Мемфис, смущенный и озабоченный.

Тэта хватала ртом воздух.

– Нет. Нет, я просто… я хочу притормозить, Поэт.

– Конечно. Да. Мы можем быть сколь угодно медленными.

От его предупредительности Тэта чуть не расплакалась.

– Можно… можно мы просто полежим тут, рядом?

– Да, если ты хочешь.

И они улеглись рядышком на полу маяка, и Тэта положила голову Мемфису на грудь – туда, где ей было слышно, как колотится его сердце. Больше всего на свете ей сейчас хотелось продолжить его целовать. Но у себя в голове она слышала вопли Роя, видела витки черного дыма у него под пальцами, вцепившимися в лицо, видела, как комната одевается огнем.

– Все хорошо, Принцесса? – спросил Мемфис.

Просто скажи ему. Он не убежит – скажи ему… Скажи ему…

– А то. Все просто пухло, – сумела выдавить она.

Они лежали и смотрели, как яркий свет чертит над ними взад и вперед, обещая безопасность.

Луна пролилась сквозь тонкие шторы к Исайе в комнату. Полупроснувшись, он медленно вылез из кровати и двинулся к Мемфисову столу. Глаза у него в глазницах опрокинулись в черноту, рот уже шептал старые, очень старые слова. Он сгреб со стола карандаш и принялся рисовать.

А в задней комнате прокуренного игорного дома Слепой Билл торговался с двумя парнями, которые очень плохо переваривали попытки торговаться.

– Скажите мистеру Шульцу, что я ему добуду деньги. Я обещаю, – сказал им Билл.

– Мистер Шульц ожидает процентов. Или возьмет проценты другим, если ты понимаешь, что я хочу сказать, – сообщил один из парней и пнул Биллову трость – просто чтобы окончательно прояснить смысл сказанного.

– Да, сэр. Спасибо, сэр, – выпалил Билл и по дороге на выход добавил шепотом еще пару проклятий.

Это были плохие люди, но Билл встречал и похуже. Из тех, что оч-ч-чень хорошо платят за информацию о по-настоящему одаренных людях, если уж на то пошло.

Джерико, зевая, читал давний отчет о проведенном Уиллом расследовании случаев, когда пророки ощущали приближение опасности и предупреждали людей (предупреждениям, разумеется, по большей части никто не верил). Он выглянул из окна в озаренную неоном ночь и подумал о том, где, интересно, сейчас Эви… и думает ли она о нем… и выругал себя за то, что сам подумал об этом.

Где-то еще в городе одни представители золотой молодежи отплясывали под лихорадочный джаз по кабакам, в то время как другие ее представители уже тащились по домам просыпать джин. Они валились в постель, мурлыкая песенки, написанные, они были в этом уверены, вот прямо лично для них – песенки, которые они собирались так же счастливо напевать до конца своих дней. А потом они спали и смотрели сны – красавчики и душечки в объятиях друг друга. Каменщики и мостовщики, обитавшие в тени возведенных ими монументов чужому величию. Пришлые новички, чьи языки все еще сражались с текстурой английских слов. Мальчики со Среднего Запада, явившиеся в большой город сколотить себе капитал. Девочки-подростки в тесных квартирках, жаждущие почувствовать себя прекрасными, обожаемыми – хоть кем-то замеченными. Все они уходили все глубже и глубже в коридоры сна, следуя за песенкой музыкальной шкатулки и ничего так не желая, как влиться в мечту, которая звала их. Великое паломничество к кем-то обещанной земле.

Они слышали голос.

Посмотри со мной этот сон…

Некоторые говорили «нет». Они уплывали в другие, не такие сладкие сны, от которых пробуждались утром с ощущением серьезной утраты. Как будто им предложили целую гору счастья, а они взяли и всю ее промотали.

Зато другие говорили «да». Они бросались в погоню за ускользающими желаниями и не обращали никакого внимания на жуткие звуки в темноте… пока не понимали свою ошибку – конечно же, слишком поздно. Пути назад уже не было. Они спали и спали, пока от них не оставались одни лишь фантомы неутолимых желаний. Голодные призраки, все еще спящие, смотрящие сны.