Вай-Мэй отшатнулась, резко выдохнув.

– Ну вот, – сказала она, вытирая рукой взмокший лоб.

На девушек дождем заструились цветы. Один запутался в волосах Лин. Она вытащила его, потерла меж пальцев бархатистые лепестки, ощущая в сердцевине что-то древнее, изначальное, какую-то электрическую связь со всем сущим. Будь она настоящим ученым, она бы сейчас закричала что-нибудь типа «ага!», или «эврика!», или даже «вот ведь черт!», но только никакие слова на свете не могли выразить магию этого мгновения.

– Теперь твоя очередь. – Вай-Мэй скособочила рот, задумчиво прикусив щеку изнутри. – Нам понадобятся зрительские места для нашей оперы. Вот, попробуй для начала превратить этот камень в стул.

С тем же успехом она могла попросить Лин снять с неба луну и положить под стекло.

– Но как?

– Начни с того, что положи руки на камень.

Лин сделала, как ей сказали. Камень оказался холодный и безучастный, как глина, ждущая прикосновения скульпторских рук.

– Думай только про стул, не про камень. Увидь его у себя в голове. Как во сне. Получается?

– Ага.

– И на что он похож?

– Это красный с золотом трон, под стать жене императора.

– Мне не терпится на него сесть! – воскликнула Вай-Мэй. – Теперь смотри на стул и сосредоточься.

Лин стала изо всех сил думать о троне, но чем больше она старалась, тем больше подлая мебель расплывалась. Давай, думала она, превращайся, и даже просто в стул. Но камень упорно оставался камнем. В конце концов Лин повалилась на траву, изможденная и злая.

– Я не могу этого сделать.

– Нет, можешь.

– Да не могу же!

Она кое-как заставила себя встать и двинулась назад, к лесу.

Голос Вай-Мэй позади прозвучал с холодной стальной уверенностью.

– Маленький Воин, ты можешь это сделать. Я верю, что можешь.

– Только то, что ты веришь, еще не значит, что так оно и будет, – огрызнулась Лин, стыдясь своей вспышки, но уже не способная ее остановить.

Вай-Мэй подошла к ней и протянула поеденный гусеницами одуванчик.

– На. Давай попробуем что-нибудь поменьше. Преврати это в цикаду.

Лин посмотрела на одуванчик, потом посмотрела на огромное цветущее кизиловое дерево, которое сумела создать Вай-Мэй.

– Я безнадежна, – проворчала она, но одуванчик все равно взяла.

– Сосредоточься. Ты слишком напрягаешься. Слишком пытаешься все контролировать.

– Да не пытаюсь я!

– Еще как пытаешься. Дай ему стать чем-то другим. Ощути, как ци с легкостью течет сквозь тебя – как воздух, когда ты дышишь. Представь, как одуванчик меняется изнутри.

– Атомы… – пробормотала Лин.

Лин вдохнула поглубже и потом выдохнула. Потом еще раз и еще, и на третий раз ощутила легкий трепет в кончиках пальцев, сгустившийся в более крепкий гудящий поток, который побежал вверх по руке, в шею и дальше, до самой макушки.

Испугавшись, Лин уронила цветок. Тот у нее на глазах заметался между двумя состояниями, растения и насекомого, но потом успокоился обратно в растении.

– У меня почти получилось! – воскликнула пораженная Лин. – Он начал меняться!

– Вот видишь! – заулыбалась Вай-Мэй. – Мы прямо как Паньгу, творим небо и землю, но только лучше – потому что мы можем сделать их такими, как хотим. Мои силы прибывают каждую ночь, что я сюда прихожу. Возможно, если ты придешь завтра и будешь приходить потом еще и еще, твои силы тоже вырастут.

– А ты можешь приносить сюда предметы из физического мира? – ударилась в расспросы Лин. – А выносить отсюда что-нибудь наружу? Ты замечала что-нибудь интересное во время трансформации: ну, запах там или изменение температуры? Какие еще эксперименты ты делала?

– Разве тебе недостаточно, что этот мир вообще существует? Что здесь мы можем быть чем угодно, и даже тем, чем нельзя быть в дневном мире?

– Нет, – честно призналась Лин. – Я хочу знать, как оно все работает.

– А я хочу просто быть счастливой.

Три стремительных вспышки просверкнули через все небо. Еще одна, поменьше, чиркнула по верхушкам деревьев, почему-то лишив листья цвета. Лин услыхала все тот же тонкий вой, от которого у нее мурашки побежали по коже – совсем как тогда, на станции. Вой перешел в предсмертный стон, потом стих.

– Это еще что такое? – спросила Лин.

– Понятия не имею. Наверное, птицы, – предположила Вай-Мэй.

– На птиц не похоже. Идем. Я хочу выяснить. Откуда взялся этот звук.

– Погоди! Ты куда, Маленький Воин? – заныла Вай-Мэй, поспешая за мчащейся сквозь лес Лин, выглядывающей меж деревьев источник света и звука.

У жерла тоннеля Лин остановилась. Тьма в нем будто вся шла световыми трещинами.

– Оно идет оттуда.

Лин шагнула вперед. Вай-Мэй ухватила ее за руку. Глаза ее стали огромными от ужаса.

– Не ходи туда!

– Почему нет?

– Эта часть сна опасна!

– Ты о чем?

– Ты разве не чувствуешь? – Вай-Мэй сделала шаг назад, вся дрожа. – Призраки!

– Я говорила с десятками призраков во время своих путешествий. Ничего в них страшного нет.

– Нет, ты ошибаешься, – Вай-Мэй наставила палец на тьму в тоннеле, словно его туда тянуло. – Иногда я чувствую его… ее. Это она… и она плачет.

– Почему?

– Нарушенная клятва. Очень скверная смерть, – прошептала Вай-Мэй, не в силах отвести глаз от тьмы.

Наконец, она с дрожью отвернулась оттуда и охватила себя руками.

– Это злое место, я боюсь его. Если мы не тронем ее, она не тронет нас.

– Но вдруг я могу помочь?

Вай-Мэй яростно затрясла головой.

– Нам нужно держаться оттуда подальше. Обещай мне, Маленький Воин! Обещай, что ты туда не пойдешь! И Генри тоже предупреди.

Еще одна, последняя вспышка промелькнула, как умирающий светляк, и тоннель затих. Вай-Мэй потянула Лин за рукав, уводя ее прочь.

– Идем, Маленький Воин. Пусть призраки покоятся с миром.

Стоило им очутиться снова на лесной тропинке, и прежние страхи, кажется, оставили Вай-Мэй; девушка благополучно вернулась в свою обычную болтливую ипостась. Лин, однако, униматься и не думала.

– Вай-Мэй, – начала она, – ты на корабле слышала что-нибудь про сонную болезнь в Чайнатауне?

Та нахмурилась.

– Нет. Это серьезно?

Лин кивнула.

– Люди идут спать, а потом не могут проснуться. И умирают от этого.