— Думаю, да, — ответил Бернард.

Поэтому в тот день они просто лежали на кровати, полностью одетые, за исключением обуви и носков, и гладили друг друга по лицу, по волосам, ласкали уши и нежно целовались, брались за руки и массировали друг другу ступни. Поначалу он чувствовал себя очень глупо, но благодаря Иоланде, которая не проявляла ни малейшего смущения, он тоже не испытал лишающей сил неловкости.

На второй день, когда они оба приняли душ, Иолан­да задернула тяжелую светонепроницаемую штору, а потом, когда они стояли по разные стороны кровати, завернувшись в полотенца, выключила ночник, чтобы комната погрузилась в полную темноту.

— У меня такое впечатление, Бернард, что ты не­много боишься женского тела, — сказала она. — Мне кажется, тебе сначала нужно освоиться путем прикос­новений.

Он услышал слабый звук — это упало ее полотен­це, а потом почувствовал прикосновение се руки. По­этому сначала он изучал тело Иоланды, как если бы был слепым; крепкие, мускулистые руки, гладкие вы­ступы лопаток, зубчики гибкого позвоночника, мяг­кая, упругая округлость ягодиц, шелковистая нежная кожа на внутренней стороне ее бедер. Когда Иоланда перевернулась на спину, он почувствовал, как ее тя­желые груди плавно скользнули по сторонам грудной клетки, ощутил размеренное биение ее сердца и как внезапно затвердели ее соски, провел по выступу ста­рого шрама от аппендицита и ниже — к мягкому, пру­жинистому уютному уголку ее лобковых волос, где она мягко остановила его руку. Иоланда казалась ему деревом: ее кости были стволом и ветвями, а округ­лые очертания ее тела — спелыми фруктами в его ру­ках. Когда она спросила его, как он себя чувствует, он смог только процитировать ей еще одно стихотворе­ние:

Не различаю я цветов у ног своих,

Но в благовонной тьме узнаю аромат,

Любой поре присущий, запах их,

Которым каждый месяц так богат,

Я распознаю и в траве, и в зарослях, и в диких фруктах...

Она засмеялась и заметила, что он безнадежен.

— Завтра у нас будет больше света, — сказала она. — И больше распутства. Но теперь моя очередь узнать, каково на ощупь твое тело.

— Боюсь, ничего особенного.

— Все нормально. Некоторая потеря мышечного тонуса в этом месте, — сказала она, пощипывая его жи­вот. — Ты тренируешься?

— У себя, там, я много хожу пешком.

— Ходьба — упражнение хорошее, но тебе следует заняться чем-нибудь более нагрузочным.

— А что ты делаешь? У тебя, похоже, ни унции лиш­него жира.

— Я много играю в теннис. Мы с Льюисом были в свое время чемпионами факультета среди смешанных пар. Теперь я играю с Рокси.

Он пожалел, что она упомянула о Льюисе и Рокси. Эти имена напомнили ему, что за пределами этой комнаты и кровати она ведет настоящую жизнь, слож­ную и особенную. Но ее ладони постепенно рассеяли его тревоги. Медленно, методично Иоланда исследо­вала каждый дюйм его тела, кроме половых органов. Она словно лепила в его темноте, в первый раз заставляя Бернарда ощутить контуры и пределы его собст­венного тела. Он так долго обращался с ним как с убо­гой, но полезной одеждой, которую надевал утром и снимал на ночь, живя исключительно разумом. Теперь же он осознал, что жил и в этом странном раздвоен­ном, несовершенном соединении плоти и костей, крови и сухожилий, печени и легких. Впервые со вре­мен детства он с головы до ног почувствовал себя жи­вым. Раз она задела рукой его возбужденный пенис и пробормотала извинение.

— Мы займемся любовью? — спросил он.

— Нет, — ответила она, — пока нет.

— Завтра?

— Нет, не завтра.

Назавтра света в комнате было больше, и, прежде чем начать, они выпили полбутылки белого вина из мини-бара. Иоланда была настроена решительнее и гораздо больше говорила.

— Сегодня все еще только прикосновения, но нет никаких ограничений, мы можем касаться друг друга где хотим и как хотим, хорошо? И необязательно рука­ми, можешь губами или языком. Хочешь пососать мою грудь? Давай. Ну как, хорошо? О, мне очень приятно. Можно пососать тебя? Не волнуйся, я вот так сильно его сожму, и ты не кончишь. Вот так. Расслабься. При­ятно было? Отлично. Мне-то уж точно нравится. Соса­ние и лизание очень древние наслаждения. Разумеется, легко понять, что приятно мужчине, у женщин это по- другому, все скрыто внутри, и нужно исследовать, что да как, так что давай оближи палец, и я проведу для те­бя экскурсию.

Он был шокирован, ошарашен, у него в букваль­ном смысле перехватило дыхание от этого внезапно­го досрочного перехода к откровенности слова и де­ла, лишенной всяких запретов. И в то же время он пришел в восторг. И ухватился за это не на жизнь, а на смерть.

— Мы займемся сегодня любовью? — взмолился он.

— Мы и занимаемся любовью, Бернард, — ответила она. — Я чудесно провожу время, а ты?

— Я тоже, по ты знаешь, что я имею в виду.

— Сегодня мы займемся любовью? — спросил он, рас­стегивая ее красное платье. — Я хочу сказать, по-насто­ящему.

— Нет, не сегодня. Завтра.

— Завтра? — взвыл он. — Во имя Господа, что еще нам осталось сделать между вчера и завтра?

— Ну, например, вот это... — И она сделала шаг впе­ред, оставив платье лежать на полу. На ней была белая атласная грация с кружевами.

Он закрыл глаза и помотал головой.

— Иоланда, Иоланда...

— В чем дело? Разве тебя это не возбуждает?

— Конечно возбуждает.

— Тогда помоги мне ее снять.

Он неловко стащил лямки с плеч Иоланды, и она высвободила руки. Верхняя часть грации упала на бед­ра, обнажив груди. Он нежно поцеловал их.

— Иоланда, Иоланда, что ты со мной делаешь? — простонал он.

— Можешь назвать это сексуальным образованием. Это американский способ, Бернард. Научить можно всему. Как добиться успеха. Как написать роман. Как за­ниматься сексом.

— Ты уже учила кого-нибудь?

— Нет. Это было бы неэтично.

— Неэтично! — В его смешке прозвучала истериче­ская нотка. — А почему со мной этично?

— Потому что ты не мой клиент. Ты — друг.

— Ты кажешься экспертом в этом вопросе.

— Чтобы ты знал, лет восемь назад у Льюиса были проблемы с потенцией. Мы вместе ходили к психоте­рапевту. Помогло.

Грация соскользнула на пол, и Иоланда встала пе­ред ним — ладная, фигуристая, бронзовая, как гогеновские ню, только на груди и внизу живота белели поло­ски от купальника. Он упал на колени и прижался ли­цом к ее животу, гладя ее бока.

— Ты такая красивая, — сказал он.

— М-м-м, как приятно, — проговорила она, нежно массируя его голову. — Как хорошо снова почувство­вать себя в чьих-то объятиях.