Не принять их не было никакой возможности. В холле столпились не только Лукаста и ее компаньонка Антея, но и Миллисента, и Кейтервейл, и Касси, и Элсбери. Все снимали пальто, передавали Хамфри шляпы и трости. И, словно в подтверждение того, что, несмотря на совет Эдвины не волноваться, ее родные все же волновались, последними к родственникам присоединились лорд Джулиан Делбрейт и его жена Миранда.

С их приходом в доме началась настоящая кутерьма – бесконечные вопросы, ответы и смех, когда все начинали говорить разом. Последовали объятия, поцелуи, рукопожатия, хлопанья по спине; улыбки переходили в радостные восклицания. В конце концов Деклану и Эдвине удалось проводить всех в гостиную.

Их дом был небольшим, но никто не возражал против уютной близости. В разгар лондонского сезона люди постоянно ездили на приемы и балы. Их гости были в вечерних нарядах; они объяснили, что заехали «на минутку», а потом отправятся на очередной прием. Правда, после того как Эдвина ненадолго отлучилась на кухню, чтобы отдать распоряжения кухарке, а потом пригласила родных остаться на ужин, все они с готовностью согласились.

После первого шквала вопросов – как они себя чувствуют? Где они побывали? – все устроились поудобнее и стали слушать. Взяв с гостей слово молчать, Деклан и Эдвина поведали им о том, что с ними случилось.

В отличие от беседы в Волверстоун-Хаус, они начали с того, как Эдвина проникла на корабль. Как и следовало ожидать, все дамы одобрили упорство Эдвины в желании сопровождать мужа на задании, и восхищались ее находчивостью. Как ловко она все продумала! Зато брат и зятья жены ужасались, как на их месте ужаснулся бы сам Деклан, и встали на его сторону; правда, потом они смирились с неизбежным исходом.

– И вот, – сказала Эдвина, – мы пришли в порт Фритауна.

Она замолчала, когда вошедший Хамфри пригласил всех к ужину.

Гости и хозяева переместились в столовую; поддавшись общим просьбам, Деклан и Эдвина тут же возобновили рассказ о своих приключениях. По обоюдному согласию, достигнутому после нескольких взглядов над столом, они кое о чем умолчали – в том числе о ее интересном положении. Тем не менее в целом они рассказали обо всем довольно подробно и ответили на все вопросы.

Их рассказ, неторопливый и часто перебиваемый просьбами что-то описать или разъяснить, продолжался в течение всего ужина с пятью переменами блюд и плавно перетек назад в гостиную. Никто даже не предложил дамам и джентльменам разделиться, чтобы мужчины могли в своем обществе насладиться портвейном и бренди, – не то было общество. Мужчины не собирались упускать никаких откровений.

– Значит, этих бедняг похитили и до сих пор их никто не ищет? – в голосе вдовствующей герцогини послышались неодобрительные нотки.

– Совершенно верно. – Деклан посмотрел на остальных. – Вот в чем заключается зло, к исправлению которого мы приступили. Мы проделали подготовительную работу, подтвердив необходимость полномасштабного, пусть и тайного, расследования. Те, кого пришлют после нас, начнут выяснять важные сведения, но им придется действовать очень осторожно. Меньше всего нам нужно, чтобы похитители убили пленников, чтобы замести следы.

Все обменивались мрачными взглядами и кивками.

Мелвилла, скорее всего, хватил бы удар от такой откровенности, но Деклан не испытывал никаких угрызений совести, делясь подробностями с родственниками жены; он знал, что они умеют хранить тайны.

Они были его семьей.

Наконец, довольные, что услышали все, гости заговорили на другие темы, перешли к тем светским мероприятиям, которые пропустили Деклан и Эдвина, потому что их не было в Лондоне. Деклан снова огляделся по сторонам, запоминая выражения лиц – расслабленные, оживленные, откровенно отражающие интерес и озабоченность, родство и привязанность – и понял: вот одна из самых лучших сторон светской жизни. Семья. Дом. И жена.

Более того, жена, которая не только разделяет с ним приключения, но и рада им.

А скоро на свет появится их первенец.

Большего он не смел и просить; большего он не желал.

Наконец гости вспомнили, что им давно пора быть в другом месте; после объятий и поцелуев они ушли. Дамы договорились встретиться за утренним чаем в доме Кейтервейлов. Джентльмены пожали друг другу руки и договорились на следующий вечер встретиться на Долфин-сквер, чтобы обсудить кое-какие выгодные инвестиции, о возможности которых случайно узнал Джулиан.

Наконец, когда они проводили всех и Хамфри закрыл дверь, Эдвина с трудом подавила тяжелый, но явно счастливый вздох. Они с Декланом переглянулись. Эдвина устало улыбнулась:

– Я всех люблю, но рада, что они ушли.

Он протянул ей руку ладонью вверх:

– День был очень длинный. Ты встала еще до рассвета.

– Да, действительно! – Она сжала ему руку. – И я очень рада, что не упустила возможность полюбоваться рассветом над Солентом.

Он развернул ее к лестнице.

Бок о бок они начали подниматься.

Эдвина покосилась на него:

– Хотя я, несомненно, еще много раз за свою жизнь увижу этот рассвет…

Он не мог не улыбнуться.

Она вызывающе вскинула подбородок:

– … первый раз заслуживает особого места в моих воспоминаниях!

– Несомненно! – Он распахнул дверь их спальни и посмотрел ей в глаза.

Улыбка словно осветила ее изнутри; глаза засверкал и. Она осветила, озарила его жизнь.

Его тянуло к ней как магнитом; Эдвина стала для него маяком, который всегда приведет его в тихую гавань. Но помимо того, она – звезда, которая ярко горит на своде его небес, и ее свет проникает ему в душу; после того как она выразила желание путешествовать с ним, он понял, что она всегда будет рядом и поведет его по глубинам и мелководьям высшего света, благополучно приведет его домой, в их загородное имение, которое они купят, к детям, которые у них родятся, к очагу, который они назовут своим.

Рядом с ней он никогда не заблудится.

В ней он нашел свое самое последнее приключение.

С улыбкой в глазах, изогнув розовые губы, она отступала в комнату, по-прежнему не выпуская его руки, увлекая его за собой. Он закрыл дверь и позволил ей вести себя.

В ее объятия. В их постель.

В их собственный, особый рай.

Сброшенная одежда упала на пол им под ноги.

Между ними не осталось никаких преград – ни физических, ни душевных.

За последние дни их любовь тоже изменилась. Нет, они не остыли, их пыл остался таким же острым, однако больше не ошеломлял их. Нетерпение оставило их, и у них появилось желание наслаждаться не спеша, ценить каждый вздох, каждый поцелуй, каждое трепетное прикосновение, каждый хриплый стон, каждую страстную, требовательную ласку.

То, что она ждала его ребенка – то, что теперь их на самом деле было не двое, а трое, – завораживало его. Он с радостью смотрел на ее едва заметно округлившийся живот.