Сделав уборку и расставив все вещи, мама принялась наводить уют и хлопотать по хозяйству. Все эти женские мелочи, которые большинству мужчин не просто не понятны, но и, пожалуй, просто не придут в голову, но именно эти мелочи и делают жизнь уютней.

Мама этим женским искусством владеет в совершенстве. В посёлке я не вполне это осознавал, и лишь заходя к соседям и друзьям удивлялся — как же так, обстановка, в общем, мало чем отличается от нашей, но как-то всё неинтересно, серо, и иногда — помойно.

В условиях вечного дефицита, серой поселковой действительности, бараков и понимания, что ты здесь ненадолго, что ты временщик, перекати поле, приехавший на год-два, чтобы потом уехать куда-нибудь ещё, сознание деформируется.

У всех немного по-разному, но есть и общее, прежде всего — острый синдром отложенной жизни[i], что можно диагностировать у абсолютного большинства[ii]. Это там, на «материке», он будет жить нормально и интересно, а здесь — ватник, кирзовые сапоги и залежи грязи под кроватью, потому как даже она, кровать, всё равно не твоя, а потому не всё ли равно⁈

Пошатавшись по квартире вслед за мамой и заскучав, я засобирался на улицу.

— Купить чего надо? — интересуюсь, положив в карман авоську.

— Сама! — отмахнулась мама, — Мне по магазинам самой пробежаться надо, с продавцами поговорить, посмотреть.

— Ла-адно… — протянул я, уже собираясь выходить, но тут из комнаты Брониславы Георгиевны вышла, мявкнув, шикарная трёхцветная кошка, и я, растаяв, тут же присел на корточки, начав подманивать её.

— Киса-а… кс-кс-кс… иди сюда… а кто это у нас такая хорошая? — наглаживаю её, — Красавица, да? Красавица…

— Панна, — любезно сообщила мне Бронислава Георгиевна, вышедшая из комнаты и наблюдающая за мной, держа чуть на отлёте тлеющую папиросу, вставленную в длинный мундштук, — её Панна зовут.

— Панна, да? — осторожно наглаживаю кошку, бодающую меня головой, — Прекрасная панёнка, да? Красавица…

Кошка, боднув меня напоследок головой, величаво удалилась в сторону кухни, ну а я, улыбнувшись её владелице, вышел-таки на улицу, не зная, чем себя занять. Гулять одному как-то не особо… да и вообще, настроения нет.

Да и откуда бы ему, настроению, взяться? Так, выдохнули… ничего ещё не закончилось, и ничего, собственно, непонятно. Можно сделать какие-то предварительные выводы, но всё это пока зыбко и неверно.

— Миша⁈ — издали обрадовалась мне Таня, возвращающаяся, наверное, из школы, — Вы сюда переехали? Здорово! Соседями будем! В этом доме, да? А мы в соседнем! Во-он в том подъезде!

От неё полыхает такой искренней радостью и приязнью, что я невольно заулыбался, и хмурое настроение моё начало расползаться, как паутина под веником.

— Да вот… — пожимаю плечами, невольно смущаясь чему-то и не в силах подобрать слова, — на втором этаже, справа. Соседи, кажется, хорошие — Антонина Львовна с мужем и Бронислава Георгиевна с кошкой.

Таня, услышав такое, засмеялась, весело и искренне — так, что я не могу не засмеяться в ответ.

— А давай я тебе всё покажу? — предложила она, — Портфель дома оставлю, и погуляем! Давай?

— Давай! — с радостью согласился я, тут же, впрочем, спохватившись, — Только может, пообедаешь сперва? Я подожду!

— Ну… — она окинула меня оценивающим весёлым взглядом, — жди!

… и как-то так получилось, что в это слово мы, кажется, вложили чуть больше, чем подразумевалось.

— П-фу… — отец, разуваясь в прихожей, отдувается пивными парами, — и не хотел, да вот…

Пошатнувшись, он ухватился за дверной косяк так, что ещё чуть, и вырвал бы его с мясом.

— Новый коллектив, — пояснил он любопытствующей Антонине Львовне, вышедшей из своей комнаты, — проверка… п-фу…

— Постоянно в новом коллективе так, — вздохнув, пояснила мама зрителям, — Непременно им нужно знать, сколько новичок может выпить, да как он при этом держится. А если начальство, так и вообще!

— Угум… — отец, расшнуровав ботинки, снял их и выпрямился, став очень-очень прямым и слегка деревянным, — Потом — да… потом хочешь — пей, не хочешь — не пей… А я не хочу! Не совсем трезвенник, но и не этот…

— Я мыться, — сообщил он всем присутствующим после короткой, но очень внушительной паузы, заполненной покачиванием, — и зубы чистить! А то воняет от меня, наверное…

Взяв чистую одежду, он ушёл в ванную, где долго и шумно плескался, отфыркивался и отхаркивался, а потом, судя по звукам возни, протирал пролившуюся на пол воду.

— Сделай, пожалуйста, чаю, — негромко попросил отец супругу, выйдя из ванной очень чистым, очень свежим, и кажется даже, несколько протрезвевшим, — крепкого! Надо, хм… по свежим впечатлениям пройтись, пока помню.

Мама умчалась на кухню, а отец, повернувшись ко мне, виновато развёл руками.

— Вот как-то так!

Он не то чтобы ярый трезвенник, но именно напиваться, терять контроль над собой или быть в шаге от этого состояния, терпеть не может! Подробностей не знаю, но в прошлом именно на этом он пару раз крепко влетал, и в общем, я его вполне понимаю — сам такой же…

Вернувшаяся с кухни мама поставила большой, дореволюционный ещё медный чайник на подстеленную на подоконник газету, и принялась колдовать с заваркой и травами. Хоть сколько-нибудь приличного чая в Союзе раздобыть непросто, поэтому почти все добавляют туда травы, и мы не исключение, так что вскоре по комнате поползли восхитительные ароматы, и я, поколебавшись и глянув на часы, стрелки которых подбираются к одиннадцати вечера, решил, что от одной чашки большого вреда не будет!

Отец, собравшись, то и дело кусает губу или потирает костяшки кулака. Рассказывает он очень ёмко, лаконично, самую суть. Несколько раз мама, перебивая его, уточняет что-то конкретное, и снова продолжается рассказ.

Если вкратце, то отец провёл расследование по горячим следам. Он, разумеется, не ползал с лупой и не ходил в плаще с таинственным видом, задавая вопросы и играя в частного детектива.

Но если взрослый мужик с очень непростой биографией, умеющий работать в коллективе и с коллективом, приходит в этот самый коллектив и задаёт вопросы «… а какого, собственно, хера», при этом ни сном, ни духом не показывая, что он хоть что-нибудь знает о долларах, и интересующийся лишь тем, почему его сына погнали с работы, с ним будут разговаривать.

Отпуская междометия и предположения, что «Сашка сорвался на ма́лом и тот обиделся», чего-то конкретного сказано было мало. Но! Направления, в которых можно и нужно копать, мужики озвучили очень чётко, не всегда даже понимая, что делятся ценной информацией. А потом информацию добавили тётки, злоязыкие и видящие мир несколько иначе, с другой плоскости.

— … его милиция курирует, — морщась от подступившего к горлу спазма, сообщает отец, — Собственно, они там все под кем-то…