Думаю, что действительное изгнание из рая происходило именно по этой схеме.

1.

Сегодня мы формулируем ПЯТЬ наших просьб к Богу.

Запишем их в том порядке, в как ом они приходят нам в голову.

_____________________________________

_____________________________________

_____________________________________

_____________________________________

_____________________________________

_____________________________________

В моем случае это было бы вот что.

1. Сделать климат в России чуть лучше, то есть среднегодовую температуру — порядка 20°C, как на уже упомянутом острове Мадейра.

2. Упразднить рак как самую неприятную и трудноизлечимую болезнь.

3. Дать людям врожденный ай-кью не меньше 130, потому что всё от ума — и милосердие, и совесть, и вкус. Такое общество было бы на редкость дружелюбным.

4. Отменить возрастную деградацию, чтобы старение не сопровождалось уродством и потерей трудоспособности.

5. Сделать загробную жизнь (наличие или отсутствие) вопросом личного выбора.

Расставьте эти просьбы в порядке важности. В моем случае эта иерархия выглядела бы так: 2–4–1–3–5 (потому что загробная жизнь, по-моему, и так вопрос личного выбора, см. 1 сентября).

Отметьте совпадения. То требование, номер которого в иерархии совпал с первоначальным, является НЕИСПОЛНИМЫМ. Проверьте, это всегда так.

Запомните второй (иерархический) порядок. Исключите из него совпадающие номера.

В моем случае получается 2–4–1–3.

Это ваш КОД ВЫБОРА.

Всегда, когда перед вами стоят какие-либо задачи или просто надо составить список продуктов для покупки, после составления списка выбирайте 2–4–1–3 (подставляйте свой код) и руководствуйтесь получившейся иерархией.

Так, если вам надо сегодня купить колбасы, хлеба, молока, туалетной бумаги, сыру и новые перчатки, вам нужно в первую очередь купить хлеба, туалетной бумаги, колбасы и молока, а сыр и перчатки не нужны вообще, по крайней мере сегодня.

С любыми другими последовательностями поступайте аналогично.

При необходимости ввести четырехзначный код — например, в ячейке на вокзале — пользуйтесь ТОЛЬКО КОДОМ ВЫБОРА.

Любое сложное действие раскладывайте на алгоритм из пяти ступенек и выполняйте его в той последовательности, которая получилась.

Повторяйте эти цифры про себя, как молитву, в любых стрессовых ситуациях.

Проверьте, этот код всегда работает. Из пяти вещей всегда нужны четыре, и главная всегда не первая.

ЗАДАНИЕ.

Выпишите пять блюд, которых вам сейчас хочется больше всего.

_____________________________________

_____________________________________

_____________________________________

_____________________________________

_____________________________________

Примените ключ.

Съешьте желаемые блюда в правильном порядке.

2.

Но это не все.

Сегодня у нас день тревоги.

Если погода ясная, мы идем в любой ближайший сквер насладиться прощальным теплом. Или не обязательно в ближайший — может быть, у вас в городе есть на примете любимое место с деревьями, скамейками, клумбой, вообще с цветами — а какие теперь цветы? Бархотки, которые еще иногда называются бархатцы — так называют их неприятные люди. Бархатцы звучат ужасно. Бархотки, впрочем, тоже — так обычно называются мягкие тряпочки для протирания блестящего; но мы ведь усваиваем то название, которое раньше услышали. Для меня они всегда были бархотки, а календула — ноготки; и только они и цветут осенью в наших краях. Они достаивают до последнего, до первых заморозков. Приносить их домой бессмысленно — дома эти цветы сразу гибнут. Да и кого может посетить сентиментальное желание спасать их дома? Они предназначены сиять среди осени, привнося в ее пространство высокую тревогу.

Тревога — сложная эмоция, если, конечно, речь не идет о примитивном страхе или о непривязанном беспокойстве неясного происхождения; это состояния мучительные, и толку от них ноль, как от любой болезни вроде кори, в которой хорошо только выздоровление. Тревожиться в принципе не о чем, ибо все поводы для низменного страха, если вдуматься, бессмысленны. Ничего по большому счету не изменится от того, поступите ли вы в институт (допустим, поступите. Я знаю, что поступите. Но толку-то?), от того, уволят ли с работы… Вечный русский страх тюрьмы и сумы тоже ничуть не облагораживает душу, и даже роковой вопрос, две полоски или одна, не так принципиален, как кажется. Гораздо хуже, если ни одной, я даже затрудняюсь сказать, что это может значить. Наверное, вы умерли и сами не почувствовали.

Совсем иное дело — тревога высокого порядка, прекрасное состояние, бывающее иногда в первые дни осени. Это уже не то бурное цветение напоследок, какое замечаем мы в августе, не то прощальное умиление, какое случается в последних числах того же августа под особенно прозрачным небом, навевающем почему-то мысль об Аркадии, Касталии, Академии, — нет, это уже чахоточный румянец, болезненная рыжина. Это бархотки, ноготки и в особенности бабочка, которая так пленяла меня в детстве; моя самая любимая бабочка, которую я ни разу не поймал, потому что она летает очень быстро, бабочка фантастическая, ни на кого не похожая, с чудесно вырезанными крыльями, носящая столь же фантастическое название С-белое. Углокрыльница, нимфалида, она носит это название из-за белого пятна на внешней стороне нижнего крыла: действительно С. Она сравнительно небольшая, внешняя сторона крыльев темно-коричневая, а когда они развернуты — виден тот ярчайший, особенный, солнечный рыжий, который бывает только осенью и только на ясном закате. Это цвет увядания, безусловно, но пышного, яркого, и это-то и есть тревога в высшем смысле: состояние несоответствия между упадком — и тем, с каким подъемом он выражается. Ну, например. С чем бы сравнить. Чахоточная дева — она и есть чахоточная дева, и я никогда, слава Богу, ее не видел, но декаданс, деграданс — это да-с. Это такой цветущий, пышный, роскошный упадок, который в тысячу раз ярче любого серого рассвета (и где ему набрать красок? Он вообще еще черно-белый, еще не видел ничего). Рассвет неопытен, он только-только после ночи; у него есть будущее, но нет богатства, двойного и тройного дна. Напротив, упадок — полноцветный, страстный, которому есть что вспомнить, — это и есть настоящий расцвет, но в последнюю минуту; это острый, насыщенный, пламенный рыжий — и тревога, высокая, чахоточная, как раз проистекает от зазора. Мы понимаем, что остались, в общем, минуты, — но почему тогда все так пиршественно? Нет, что-то нам врут, что-то здесь не в порядке; не смерть предстоит нам, а…