Матвей нерешительно сказал:

– Может, ему будет лучше там, где его никто не знает? Если он переедет в Москву…

Лана застыла с чашкой на весу:

– Что? Куда он переедет?

– В Москву, – повторил Матвей. – К своей маме.

– К маме?!

– Ну да.

– Кто тебе это сказал?

– Он.

Лана поставила чашку, убрала с лица волосы и отчетливо проговорила:

– Венькина мама бросила его много лет назад.

– Как бросила? – не понял Матвей.

– Ну как? Взяла и бросила. Уехала, и с концами.

– А разве… матери бросают своих детей?

– Выходит, бросают… Такие непутевые, как моя младшая сестрица.

– А он говорил, что она певица. Там, у него, ее портреты.

– Певица, – горько усмехнулась Лана. – У нее и голоса-то никогда не было. Две песни записала, три плаката выпустила – вот и вся карьера. Выскочила замуж за иностранца, подкинула Веньку мне и усвистала за границу. Сначала еще звонила, один раз даже приехала, втайне от мужа. А потом и звонить перестала.

– А он не знает? – в замешательстве спросил Матвей.

– Венька-то? Знает, конечно.

– А зачем он мне сказал, что уедет к ней?

– Ну, наверное, ему так легче. Не может примириться с мыслью, что никому не нужен. Даже родной матери. Он хочет ее ждать, хочет надеяться.

– А другой ее сын как же? Она уехала и даже не стала его искать?

– Какой другой сын?

– Ну, близнец, брат. Для которого двухъярусная кровать.

– Ах, брат…

Она помолчала немного, глядя в свою опустевшую чашку, потом подняла голову и сказала:

– Правда в том, что у Веньки нет никакого брата.

– Как нет?! – почти вскрикнул Матвей.

– Нет и никогда не было. Он мой единственный племянник.

– Но… как же? Он же говорил… брат пропал, когда был совсем маленьким.

– Никто никуда не пропадал, как бы Веньке ни хотелось в это верить. Моя сестра родила его в выпускном классе. Его одного. Через полгода сорвалась в Москву за славой и деньгами. Мы с Венькой остались вдвоем. Не было никакого близнеца, можешь мне поверить.

Матвей взялся руками за голову, как недавно Лана. Он ничего не понимал. Сначала мама-певица оказалась ложью, теперь брат. Как же так?

– Получается, он… обманывает? – спросил ошарашенный Матвей.

– Если и обманывает, то самого себя, – вздохнула Лана. – Он хочет быть кому-то нужным. Он же как щенок бездомный, тычется-тычется ко всем, а его – раз, и брезгливо ногой отпихивают. Такая жизнь его не устраивает, вот он и отгородился от нее книгами и наушниками. Венька давно уже живет в своем мире, в параллельном.

Матвей вздрогнул:

– В параллельном?

– Да. В том, другом мире мама любит его и скоро заберет к себе. Там у него есть брат-близнец, который обязательно найдется, и больше не придется страдать от одиночества. Параллельный мир лучше и добрее. И жить там намного легче и приятней.

– Но… это же… неправильно.

– Конечно, неправильно. Разве правильно, что человек за свои неполных четырнадцать лет ни разу не сходил в кино с приятелями? Правильно, что ему приходится выдумывать себе брата, который потерялся в глубоком детстве? А о матери, которая должна быть рядом, ему напоминают только плакаты на стене да камень с жуком?

У Матвея перехватило дыхание:

– Камень?

– Камень, – кивнула Лана, – кусок янтаря, который она ему подарила в первом классе. Сама нашла где-то на побережье. Там еще жук внутри застыл.

– Божья коровка, – поправил Матвей и сам не узнал своего голоса.

– Да какая разница, – отмахнулась Лана, не заметив, как он переменился в лице. – Галка что-то наплела ему, что камень волшебный, что это талисман, который поможет им встретиться… Она всегда была мастерица на такие сказки. Венька, конечно, вырос и уже не верит… Но для него главное то, что это ее подарок. Единственный, между прочим. Он с этим камнем вообще не расстается, на ночь под подушку кладет. Я однажды случайно его пылесосом засосала, так Венька по пылиночке весь мусорный пакет перебрал. Отыскал. А то с ума бы сошел бы, наверное… Ладно, всё, пойду, лягу. Спокойной ночи, одноклассник.

Она тяжело поднялась и поставила пустую кофейную чашку возле раковины. Уже у самой двери обернулась:

– Ты не обижайся на него. Он не со зла выдумывает – сам верит в то, что говорит. Он вообще-то безобидный, недолюбленный только, оттого и все беды. Так уж получилось, некому его любить.

– А вы? – через силу выдавил Матвей. Грудь сдавила непонятная ноющая боль, а в горле плотно засел горький ком. – У него же есть вы. Вы его любите.

– Ну, значит, ему этого мало, – сказала Лана и вышла из кухни.

Матвей неподвижно лежал на спине и старался дышать как можно тише. Он смотрел на решетку верхнего яруса, где едва слышно сопел Ватрушкин, но ничего не видел. Перед глазами все дрожало и двоилось. Слезы стекали по вискам, закатывались в уши и холодили волосы на затылке.

Впервые ему было так больно не за себя, а за кого-то другого. И эта незнакомая, чужая боль терзала почему-то сильнее, чем своя.

Утром Ватрушкин поднялся первым. Матвей слышал сквозь дрему, как он вертится на компьютерном стуле и стучит пальцами по клавиатуре, но полностью проснуться никак не мог. Слишком долго лежал ночью без сна, а потом, перед самым рассветом, будто в яму провалился. Разлепить опухшие веки получилось, только когда Веня потряс его за плечо и сказал:

– Лана завтракать зовет. Там омлет уже готов… и блинчики.

Матвей вышел к столу хмурый и долго размешивал ложкой пустой чай, тупо уставившись в одну точку, пока Веня не догадался кинуть ему в чашку пару кусков сахара.

– Слушай, – заговорил Матвей наконец. – Тот камень сейчас у тебя? Янтарь с божьей коровкой внутри.

– А откуда ты… – Веня запнулся. – А, ну да, другая вероятность…

Он вытащил из кармана медово-желтый, похожий на леденец камешек и протянул Матвею. Тот положил его на ладонь и поднес к глазам. В прошлый раз Лея так шустро перехватила диковинку, что даже разглядеть толком не удалось. И правда, божья коровка внутри была самая настоящая, с лапками, усиками, с чуть подвернутым крылышком, и от этого казалась живой.

– А ты смог бы кому-нибудь его отдать? – спросил Матвей. – Не мне, а вообще.

– Нет, конечно, – ответил Веня, забирая у него янтарь. – Как я могу? Это же… подарок…

Он умолк, не зная, насколько Матвей посвящен в подробности.