Зяма посмотрел на мое серьезное лицо с укором.

– Бугор, что за мрачная дума на челе? Пить – это демократично!.. Грекор, мне вот в этот самый большой стакан!.. Но – на донышко.

Грекор начал разливать по стаканам, а Данил спросил с недоверием:

– Зяма, ты чего?

– А че? – спросил Зяма в его же манере.

– При чем тут демократично?

– Глупый, – сказал Зяма покровительственно, – все фашистские режимы всегда отличались строгими и недемократичными нравами. При советской власти было «ни поцелуя до свадьбы», в гитлеровской Германии немыслимо, чтобы девушка выходила замуж не девственницей, в фашистских Испании и Италии практически не было разводов.

– А при проклятом Пиночете так вообще, – сказал Грекор и поинтересовался: – Кстати, а кто такой Пиночет?

Зяма сказал, наблюдая, как Грекор пытается вытащить пробку с помощью штопора, но выгребает только крошево:

– Любое кино про хвашистов – улет! Все чистенькие и опрятненькие, никто никогда не пьет, в смысле – не пьянствует!

– Верно, – сказал Валентин нравоучительно, как кот ученый, – такое немыслимо при тоталитарных режимах! При фашистах вообще не видим пьющих. Даже в кино, это у нас все сидят с бутылками и вот такими рожами… Женщины при фашизме отличаются целомудренностью, мужчины – выправкой и доблестью, а все дети хорошо учатся и мечтают защищать свою страну!

– А снимают в Голливуде, – напомнил Зяма, – в самом распущенном и развращенном на свете месте.

Грекор хмыкнул.

– А кто им поверит, если покажут фашиста, который пьет, как русский интеллигент, и вытирает сопли о штаны?

– Зато мы, – сказал Зяма гордо, – демократы! Так выпьем же!.. Бугор, прости, что забегаю вперед, но у нас, русских, свинство в крови, никакого уважения к старшим.

– Тогда с тобой хорошо говно есть, – определил Грекор.

Зяма отмахнулся.

– Разве мы не гордимся, что можем свободно и демократично ужраться в жопу, изблеваться и облевать все и всех вокруг, а потом еще и усраться, не добежав до туалета?

Грекор хохотнул, потянулся к его стакану с бутылкой.

– Долить?

Зяма покачал головой и накрыл стакан ладошкой.

– Нет, я мультикультурист, что значит – беру от ислама трезвенность, но так как я все же русский, то я полунепьющий. Нам, русским демократам, лучше усраться, чем терпеть! Терпеть – это уже насилие над личностью, свободной и вольномыслящей, без всяких тоталитарных шор на глазах, и потому такой вроде бы ценной… как нам постоянно говорят по телевидению.

Валентин посмотрел на него несколько странно, усмехнулся и продолжил в том же тоне:

– Ну да, а чистота в квартире, в доме, на этих сраных улицах – тоже признак тоталитарного общества! А мы живем в свободном и демократичном. Потому не должны насиловать свои вольные порывы и подчинять их устаревшим нормам поведения, когда ведьм жгли на кострах и регламентировали, какой длины юбки носить.

Грекор проверил, заглядывая, у всех ли наполнены пластиковые стаканчики, поставил пустую бутылку под стол.

– Сейчас, – сказал он авторитетно, – юбку можно не носить вовсе! Хотя пока что интереснее не носить трусики, а на юбку расходовать материи не больше, чем на мужской галстук.

– Потому, – закончил Зяма самым серьезным голосом, – мы и есть самые-самые демократы! Просто идем впереди, а общество плетется за нами, как за самыми продвинутыми, верно?.. Так было во веки веков! Всегда находится группа, ядро, что выкристаллизовывает новую идею и начинает продвигать в жизнь, а тупое инертное общество долго ворчит и сопротивляется, потом мало-помалу начинает двигаться вслед, вскоре движение ускоряется… и вот уже целое стадо мчится за нами следом!

Валентин обронил:

– Самое время отойти в сторону, а то стопчут.

– Вернее, – уточнил Данил гордо и повел налитыми плечами, – мы стопчем.

– Верно, – согласился Валентин, – мы же знаем, какая судьба постигла Робеспьера и Дантона. Потому делаем шаг в сторону, а общество пусть хоть в пропасть, мы же видим новую дорогу… и делаем очередной шаг!.. За это выпьем?

Он посмотрел на меня с вопросом в глазах, что-то бугор больно молчалив.

Я кивнул и поднял свой стаканчик.

– За победу!

На углу одного из узких центральных переулков раскорячился старый и массивный каменный дом сталинской, как именуется в народе, постройки. Успел обветшать, обноситься, постареть, дома тоже стареют и начинают опускать плечи и горбить спины, но этот все еще выглядит крепким и упрямым, хотя и явно портит своим допотопным видом улицу со зданиями новеньких офисов.

Его давно собирались сносить, первый раз еще при советской власти, но всегда что-то мешало, мы ведь еще те танцоры, наконец мэрия объявила, что это нужно сделать до осени, и объявила конкурс среди строительных организаций.

Дескать, кто берется за наименьшую цену выстроить там небольшой, но элитный развлекательный центр, остро необходимый для растущего благосостояния народа, тот и получит подряд.

Зяма, первым прослышав о новости, ринулся в самую крупную строительную организацию и заключил договор от нашего имени. Дескать, беремся снести здание за минимальную плату, вполовину меньше, чем предложат самые скромные из бригадиров.

Ему не очень поверили, но договор подписали, поставив очень жесткие условия по срокам, что понятно: если не уложимся, то надо успеть передать заказ другим.

Я как-то не очень-то обратил внимания на его бурную хозяйственную деятельность, но сегодня Зяма примчался в офис, встрепанный, как воробей, которого исклевали куры за попытку украсть жирного червяка.

– Есть! – закричал он победно. – Я – Генри Киссенджер!.. Я – мастер челночной дипломатии!.. Теперь запросто уговорю Рокфеллера выдать единственную дочку за Данила!

Данил поперхнулся кофе.

– Типун на твой иврит. На чем нас нагреть хочешь, морда?

– Напротив, – сказал Зяма царственно, – я в дом, деньги в дом. Подвинься, а еще лучше – возьми веник и подмети пока, разомни мускулы, огр, а я за компом помучаюсь.

Я наблюдал через его плечо, как он размещает в разделе местных объявлений сообщение, что по такому-то адресу, это в центральной черте исторического центра Москвы, планируется разрушить большой пятиэтажный дом. За небольшую плату будут допускаться все желающие, где могут там всласть ломать, рушить, разбивать, а что останется, потом они разобьют крановыми гирями.

На другой день я был на другом конце города, готовил ударные группы к совместным действиям. Лишь вечером узнал от наших, что желающих набралось туева куча, пришлось трижды повышать цену на вход. Энтузиастов набралось столько, что на одно время заполонили окружающие улицы, полиция всполошилась было, вдруг незапланированный митинг, но Зяма выскочил, как чертик из коробочки, пояснил, что это демократическое предпринимательство на коммунистическом марше, наш российский народ любит самовыражение своей широкой натуры именно таким образом.