Мы сели и замолкли на мгновение. Иногда молчание красноречивее слов. Мы старались не встречаться глазами, осматривали обстановку, разглядывали других посетителей. Потом наши взгляды все же встретились. И, молча, мы пытались поделиться сокровенным. Его глаза пытались проникнуть в мое сознание, и в очередной раз у меня появилось впечатление, что он может читать мои мысли, видеть во мне самое сокровенное. Словно бы он знал меня уже давно, словно он все знал о моей жизни, о моих сражениях и поражениях, о моих бессонных ночах в слезах, и теперь он ждал меня, словно желанного гостя. Я почувствовала, как горячее дыхание поднимается во мне, заполняет мое сознание.

Что происходит, Лиор? Что с тобой случилось? Не ведись на это сочетание ангельского вида и взгляда крутого мачо. Скажи же что-нибудь!

Тогда я спросила его, каковы его литературные пристрастия. Он начал увлеченно рассказывать. Я не читала книг, о которых он говорил. Я считала себя увлеченной читательницей, но моя страсть была выборочной, предвзятой, обусловленной моими внутренними проблемами. Он узнал, что мне нравятся любовные романы, и посмеивался надо мной, но без осуждения. Такими окольными путями он пытался проникнуть в мой мир. Я удивилась, поймав себя на том, что готова все ему рассказать.

С какой стати я настолько доверяла этому человеку, что могла с ним разоткровенничаться?

Ничего не говори, Лиор. Не сдавайся. Перемени тему.

Я тогда спросила его о Рафаэле Скали. Чтобы вывести его на нейтральную территорию и потому, что этот писатель по-прежнему интересовал меня. Иона явно был расстроен, даже обижен моим интересом к его другу. Явно заревновал и даже не сумел это скрыть. Воцарилась напряженная атмосфера, вся непринужденная прелесть нашей встречи едва не разрушилась. Я не стала настаивать и попросила его рассказать о себе. Он пытался уклониться от ответа. Я настаивала, рискуя обидеть его. И он наконец решился.

То, что он рассказал мне о своем отрочестве, о юности, о своих трагедиях, показалось мне еще более волнующим. Он говорил спокойно, но страстно. Я поняла, что он доверяет мне основные моменты, на которых построена его жизнь, его отношение к людям, его восприятие. Никакой мелодрамы, никакого желания меня разжалобить или растрогать, только стремление отдать мне ключи от своей необычности, как залог доверия, которое он мне оказывает. Я поняла всю двойственность этой натуры, о которой доселе только догадывалась. Жизнь болтала его между любовью и враждебностью, страстями и убеждениями, счастьем и трагедией.

Он стал яркой, неординарной личностью, в которой намешаны были достоинства и принципы, желания и прихоти, и выбрал невозможный жребий — самому создать свой путь. Достойный, гармоничный путь, наперекор всему и назло всем смертям не уступив ни пяди. Его путь, одновременно цельный и богатый впечатлениями, не приемлющий лицемерия и банальности. Его сила основывалась на уверенности, что впереди ждет лучшая жизнь. Поэтому он был одновременно суровым и нежным, уверенным и сомневающимся, восторженным и сдержанным, взрослым и ребенком. И эта магическая смесь меня притягивала, манила, обволакивала.

Он рассказал мне, что был влюблен всего один раз, в ранней юности. Говорил об этой любви как о важном моменте в его чувственной жизни. Описывал ее прекрасными словами, с бесконечной нежностью. Многие ли сумели сохранить неприкосновенным такое чувство? С тех пор он везде искал эту мощь и правдивость ощущений и каждый новый роман пытался подвести под эталон той прекрасной любви, и все они оказывались не на высоте.

Каждое его новое слово поражало меня еще больше, я теряла чувство равновесия, и меня несло к нему, как по бурной реке, я была не в силах сопротивляться потоку его слов.

Наши жизни не были похожи. Я всегда выбирала не те пути, заблуждалась, сомневалась, боялась. Он уверенно двигался вперед, ориентируясь на себя, на свою способность ориентироваться, зная свой конечный пункт. Однако у меня создалось впечатление, что в тот момент, когда наши дороги пересеклись, мы сумели заметить то, что нас объединяло, несмотря на нашу непохожесть: надежду на любовь. Идея, которой он был фанатично предан, и против которой еще пыталась сопротивляться я.

Может ли быть, что он и вправду такой чистый и искренний? Вправду ли он сумел сохранить веру в любовь? Возможно ли, что он увидел ее во мне?

Все это было пока слишком сильно, слишком велико, слишком абстрактно для меня.

Он, должно быть, понял мое волнение, спросил меня о моих приключениях. Я рассказала ему о своих разочарованиях, о своих решениях. Слишком скоропалительно, очевидно, слишком резко, и он явно был расстроен моим отказом. Я была такой дурой! Я не обдумала свою жизнь так, как он продумал свою, и мой выбор всегда происходил рефлекторно. Ионе удалось сделать выводы из своего неудачного опыта, выработать линию поведения, определить ценности. У него была цель, четкая позиция, уверенность в себе. А у меня одни сомнения, разочарования, открытые зияющие раны, и все мои решения были всего-навсего мерами предосторожности.

Я чувствовала себя совершенно покоренной его непререкаемым авторитетом, его искренностью. Он воспользовался этим, чтобы отодвинуть еще подальше мои оборонительные рубежи, попытался убедить меня не отказываться от любви, продолжать верить в нее.

Почему ему так необходимо покорить меня? Думает ли он, что я та, которую он ждал? Да невозможно представить, что такой человек, как он, может настолько заинтересоваться мной? Нет, он просто хочет мне помочь, поскольку я кажусь ему жалкой.

Надо, значит, оттолкнуть его, отодвинуть назад на прежние границы наших отношений. Он хочет помочь мне, поддержать? Ну, дружба ценнее, чем сочувствие.

И я совершила ту же ошибку: вновь предложила ему дружбу.

Чтобы определить нейтральную полосу для встреч и отношений.

Чтобы притормозить его порыв.

Чтобы держать его на расстоянии от моих переживаний.

Чтобы не дать той волне, которую он нес с собой, унести меня и утопить.

Я увидела, что его лицо вытянулось. По мере того как росло его разочарование, я понимала, что он ждал другой реакции от меня, что он искал в каждом моем движении, в каждом моем слове подтверждение огромной, абсолютной, окончательной любви.

Эта ноша была неподъемной для меня — по крайней мере, сейчас.

Остаток времени до конца свидания мы только и ждали, чтобы скорее попрощаться. Очарование было разрушено, нежная доверительность отнесена к областям, в которые нельзя вторгаться. Я попыталась имитировать пресловутую дружбу, напропалую болтая обо всем и ни о чем, сама при этом сознавая банальность своих реплик. Иона замкнулся в вежливой, терпеливой сдержанности. Ресторан перестал казаться таким прелестным, еда потеряла вкус, наша встреча — свой смысл.

Мы ушли оттуда не поздно. Он не предложил мне продолжить вечер вместе, не позвал на новое свидание. Поймал такси, и я поехала домой.

Мне стало невыносимо грустно. Я была уверена, что упустила свой последний шанс. Огни большого города проплывали за стеклами такси, и мне захотелось, чтобы они навсегда стерли эту встречу из нашей памяти.