– Теперь про работу! Кому нужно помочь с переездом на тот свет? – спросил он.

– Никому, хотя и это не исключено. Нужно сопроводить двоих в некое место, а потом вернуть обратно, – пояснил Белдо.

– И кто эти двое?

– Один из них я. Имени другого пока не называю.

– И все? Просто охрана? – деловито спросил Паук. Лежащая на столе веревочка сама собой свилась в петлю. – Место, надо думать, опасное, иначе вы не слишком спешили бы раздавить псиос?

Дионисий Тигранович удрученно развел ручками, подтверждая, что не без этого.

Триш наклонился и поднял куклу.

– Я согласна. А про псиос, да! Мне тоже интересно, почему он так расщедрился! – сказала кукла, а сам Триш, вопреки обыкновению, не стал с ней спорить.

Теперь слово оставалось за Мантухайчиком. Он нежно взял двумя пальцами что-то мелкое, едва различимое.

– Знакомьтесь! Это малютка Веточка! – ласково сказал Мантухайчик. – Лучше не дышите сейчас глубоко, а то она нервничает! Веточка влетает жертве в рот, нос или глаз и потом странствует по телу в поисках сердца. Она плывет по сосудам и не заблудится.

Он неуловимым движением убрал Веточку, и в руке у него возник длинный кинжал, не просто узкий, но и имевший дополнительные ребра жесткости.

– А это Шип! Грубоватый малый! Возможно, ему не хватает в обхождении тонкости, зато пробивает бронежилет почти любого защитного класса. А вот эта нервная девица с извилистым клинком – Цыпа. Она всегда жалит там, где ее не ждут. Это Беня и Мумр – близнецы. Уклониться от них почти невозможно. Особенно любят подрезать пегам сухожилия на крыльях… Только – тшш! – ни звука! Они очень ревнуют друг к другу.

Мантухайчик ловко убрал два коротких, чуть загнутых ножа и неспешно извлек массивный, очень широкий тесак. Легонько махнул, почти тряхнул кистью, и ближайший к Белдо тяжелый табурет распался надвое. Мантухайчик поцеловал клинок.

– Лиона, главная любовь моей жизни! Согласен, девочка великовата, даже грузновата! Летать не особенно любит, но все же – поверьте моему слову! – бывают случаи, когда ее никто не заменит. Год назад один из ребят Тилля наскочил на меня с топором. Он сделал это из засады, уверенный, что вблизи я ни на что не гожусь. Веточка не для таких дел, Цыпа была в рюкзаке, Беня и Мумр под шнуровкой, Шип не успевал покинуть ножен. Лишь Лиона, мое солнышко, вступилась за меня и доказала берсерку, что он был неправ.

Белдо нетерпеливо поднялся, показывая, что разговор закончен.

– Вот и замечательно, дорогой мой! Скоро у вашей девочки опять появится работа!

Не допускай ленивого сна на усталые очи,

Прежде чем на три вопроса о деле дневном не ответишь:

Что я сделал? чего я не сделал? и что мне осталось?

Пифагор

Рина никак не выздоравливала. Она кашляла, ее шатало от слабости. Зная, что вылеживать в медпункте та все равно не будет, не тот характер, Кавалерия отправила ее на время к Мамасе.

– ШНыр от тебя никуда не убежит! Поболей ты хоть раз в жизни со вкусом! – сказала она.

И вот теперь Рина сидела у Мамаси и болела – пчхи! – со вкусом.

Гамов звонил каждый день. Приглашал ее болеть к себе в засекреченный евросарайчик у метро «Беляево», где два профессора и один академик будут делать ей по шесть уколов в сутки, из которых лечит только первый, а остальные пять сводят к минимуму вред от него.

– Забавно! Я даже на камеру это потихоньку снял. Профессор набирает шприц, а академик стоит с ваткой, – сказал Гамов.

– Ну у меня-то не воспаление легких, а бронхит! Я и так оклемаюсь.

Рина важно чихнула, закуталась в одеяло (свитер привычно зарылся куда-то, а искать его было лень) и пошла на кухню. Простуженная Мамася сидела за правкой и сморкалась в наволочку.

– У меня все плохо! – сказала она.

– Если у человека все очень плохо, значит, ему пора ложиться спать, – сказала Рина. – Или, может, тебе подлечиться?

– Лечиться-то все любят. Идешь на кладбище: «Ну что, ребята, кто сколько таблеточек съел?» И сразу лес рук! – кисло отозвалась Мамася.

Рина засмеялась. Разговаривать с Мамасей было приятно. Захотелось спросить что-нибудь провоцирующее, чтобы получить такой же ответ.

– Скажи, я красавица или нет? – поинтересовалась она.

– С твоими-то веснушками? Иногда ты говоришь неглупые вещи, но потом начинаешь важничать, что сказала нечто умное, и сразу необратимо глупеешь.

– Я тебя сейчас укушу! – предупредила Рина.

– Чего-о?

– Ну забодаю!

И полезла бодать Мамасю. Бодалась честно, но Мамася спаслась, открыв кран и брызнув на нее водой.

У батареи сидела Эля и рассматривала книжку с картинками. На лице у нее было искреннее удивление, что вот в книге живут человечки и куда-то бегут, чего-то делают. Изредка она недоверчиво ковыряла человечков ногтем.

Рина подняла с полу шапку.

– Вот смотри! – сказала назидательно. – На ней нарисован одинокий динозавр. Почему одинокий? Потому что он съел все остальные рисунки! А ночью сожрет тебя!

– Не запугивай мне ребенка! Она потом эту шапку вовек не наденет! – сказала Мамася и, оторвавшись от рукописи, повела Элю спать.

Воспользовавшись отсутствием Мамаси, Рина быстренько узурпировала ее стул под лампой и включила ноутбук. От Гамова было два письма. Одно строк в триста, другое, маленькое, в сто пятьдесят. На одно только описание ее глаз Гамов потратил – Рина специально посчитала – 296 знаков с пробелами. Еще сто знаков (без пробелов) на волосы и 22 знака на колени.

Рина, разумеется, сразу отыскала в компьютере калькулятор и разделила 296 на 22.

– Надо же! Значит, глаза для него в 13,4 раза важнее! Приятно это осознавать. Хотя – стоп! – получается, колени у меня в 13,4 раза хуже, что ли?

От Сашки было шесть сообщений. Самое длинное в четыре строки. Последние два вообще повторяли друг друга. Видимо, просто копировал и вставлял.

«Я тебя прикончу. Когда ты вернешься?»

Рина хмыкнула. Чем Сашка ей нравился, так это искренностью. Он всегда выкладывал всю мысль целиком, включая ту скрытую часть, которую обычный человек предпочитает не проговаривать. Например, легко мог подойти и ляпнуть: «Я пришел к тебе напроситься в гости!» или «Я пришел притворяться обиженным, потому что хочу получить чуть больше внимания».

Наскоро ответив, Рина открыла файл со своими хаотическими записями и напечатала:

«Донья Ринья дель Пегги распахнула окно и свистнула. Со стороны парка к ней скользнула темная тень. Залитое луной седло походило на запятую. Это был Гавр».