– Наверное, мой ужин, – едва слышно отозвалась Зения.

Он посмотрел на нее с полным непониманием, а затем сердито буркнул:

– Будь все проклято, – и резко отстранился.

Зения поняла, что он собирается что-то крикнуть сквозь стену, и быстро прижала пальцы ему ко рту.

– Элизабет, – прошептала она и отодвинулась из-под него на край кушетки.

Сначала она подумала, что лорд Уинтер не позволит ей уйти – он крепко держал ее рукой за талию, – но он отпустил ее и, откатившись на узкое пространство, прижался к стене и закрыл локтем глаза.

Стук повторился. Подняв халат, Зения накинула его на себя, быстро прошла в смежную комнату и закрыла за собой дверь.

Арден ждал. Сквозь стену он услышал, как тихо хлопнула входная дверь, когда ушла служанка, и сначала подумал, что Зения вернется к нему немедленно. Он был в таком возбужденном, отрешенном состоянии, что даже не представлял себе, что она может не вернуться сейчас же, что она вообще может не прийти. Своим затуманенным алкоголем мозгом он полагал, что Зения должна чувствовать то же, что и он. Но постепенно, когда она не вернулась сразу же, до него дошло, что она женщина, то есть совсем не такая, как он. Он открыл глаза и смотрел на темный, неясный силуэт руки, лежавшей у него на лице. Зении принесли ужин, Арден понимал, что она, вероятно, голодна, но в тот момент он вряд ли мог представить себе какой-либо иной голод, кроме жгучей потребности погрузиться в нее, сжать ее в объятиях, попробовать на вкус и умереть с ней. Но она женщина, напомнил он себе. На него нахлынули эротические мысли, он вспомнил формы ее тела – ее грудь, пышную и женственную, вспомнил тот момент, когда она кормила Бет, и его охватило страстное, непреодолимое желание сделать ей еще одного ребенка. Перевернувшись на живот, Арден зарылся лицом в подушку и ждал. Зения все не приходила. Он не имел понятия, сколько прошло времени, но ему казалось, что уже можно было съесть четыре дюжины сандвичей и выпить десять чашек чаю. «Быть может, она стесняется, быть может, ждет меня», – подумал он. Арден сел и долго смотрел на дверь между их комнатами, ожидая, что ручка двери повернется. Казалось, он весь превратился в ожидание, но мало-помалу в его мозг начало закрадываться сомнение. Он встал, подошел к двери и, не решаясь дотронуться до ручки, замер, скованный страхом от того, что она может оказаться запертой. Он прислушался, стараясь уловить какой-нибудь звук по другую сторону, но там стояла тишина.

– Зения, – обратился он к полированному дереву.

Она не отозвалась, и Арден понял, что дверь заперта. Он коснулся медной пластинки и, водя пальцем по выгравированным завитушкам, тупо смотрел на яркую позолоту дуба. Если бы не Бет, он бы вышиб дверь.

Арден лежал с закрытыми глазами, не желая видеть дневной свет и признавать свое раздражение и еще меньше желая снова попасть в свой сон. Во сне он старался плыть, старался добраться до серой фигуры среди темных водорослей, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Белое лицо мертвой девушки превратилось в лицо Зении, а ее тихий голос откуда-то из-под воды все еще звал и звал его на помощь. Когда в полумраке рассвета в комнату вошла служанка, чтобы разжечь камин, Арден, ничего не понимая, сел. Его мучила жажда, и, выпив полпинты воды, он снова опьянел, у него закружилась голова, и он опять провалился в свой сон.

Сейчас он лежал, не имея ясного представления о времени, а только сознавая, что уже очень поздно. Желудок у него болезненно сжимался, а голову, казалось, насквозь проткнули десятидюймовым колом. Под действием выпитого накануне он чувствовал себя больным и подавленным.

С тех пор прошло очень много времени, но физические ощущения принесли острые воспоминания о еще более ужасном пробуждении. Сны оставались снами; Арден по-настоящему не помнил девушки, зовущей его на помощь, и не видел ее под водой. Во времени и пространстве образовался провал. Он мог вспомнить, как начал пить в своей комнате, мог вспомнить, как пил из фляжки с симпатичным конюшим, мог вспомнить, как шейный платок путался у него в руках, когда он одевался, чтобы встретить ее, и как он снова и снова наполнял фляжку из стоявших в столовой графинов. А затем следовал калейдоскоп мгновений: тихое озеро, пятна краски на весле, девушка молча и испуганно смотрит на него, а черный лебедь преследует лодку, злобно шипит и взмахивает крыльями; он сам рассмеялся, а девушка закричала, когда лебедь зашипел. И все. Ардену казалось, что он только помнит, как мокрый сидел на берегу и плакал, но в этом он не был окончательно уверен. Говорили, что она по глупости встала, чтобы спастись от лебедя, и перевернула лодку, что он старался спасти ее. Его отец и два садовника подтвердили следователю, что видели, как все произошло, что Арден пытался вытащить ее на берег, но она истерически кричала от страха и отбивалась от всех, кто дотрагивался до нее. Его отец застрелил лебедя, но Арден больше ничего не помнил. И все считали происшедшее не более чем трагической случайностью. Кроме всего прочего, какой человек станет умышленно топить свою невесту? Но он помнил, как отец смотрел на него. Дело было так: он просыпается, больной и хмельной, а отец ждет…

Арден уткнулся лицом в подушку.

Потом он уехал из Суонмира и больше сюда не возвращался. Прошло много лет, до того как он снова прикоснулся к спиртному и смог без тошноты переносить его запах, да и то он отпивал только глоток на виду у всех, чтобы не привлекать к себе внимания окружающих.

Он убил ее и считал себя освобожденным. Он с удовольствием принял свое изгнание; будучи одиноким, он чувствовал себя живым и настоящим. Среди людей он смущался и становился сам собой, только превращаясь в беглеца. Как Хадж-Хасан он знал, что говорить и что делать; как достопочтенный Арден Мэнсфилд, лорд Уинтер, он вел себя замкнуто и неуклюже.

Прошлым вечером ему не следовало оставаться там и пить эль, который ему усердно подливали, – Арден понимал, что опьянеет. Он уверен, что там держал себя вполне пристойно, с подобающей случаю улыбкой на лице. Все арендаторы обращались с ним демонстративно вежливо и так же официально, как и он с ними, в то время как его отец пожимал им руки, хлопал по плечам, расспрашивал о пшенице, волах и, по всей вероятности, о закоулках тоже – образец великолепного добросердечного английского лорда. Только после обеда именно в этой комнате Арден повел себя как последний дурак. И теперь нельзя оправдаться спасительным алкогольным дурманом, его голова была абсолютно ясной.

Арден услышал, как открылась дверь, и, застонав про себя, подумал, что пришла служанка, но сразу же раздались шлепки бегущих ног, радостный, любознательный возглас «Га!», и теплые ручонки заколотили по его голому локтю.

Повернув голову, Арден одним глазом взглянул поверх локтя: Бет светилась счастьем, ее глаза округлились, а губы приоткрылись.

– Га, – повторила она, толкая его в плечо.

Когда он приподнялся, опираясь на локти, малышка взвизгнула и рассмеялась. Арден решил, что вся его жизнь стоит одного такого мгновения, но тут же вспомнил, что накануне вечером Элизабет отвернулась от него, и не стал протягивать руку, чтобы притянуть ее к себе, как ему хотелось.