Тем лучше.

– Лишь один человек на борту заслуживает смерти. И это я.

Он понизил голос. По-настоящему взывал к ней.

– Я использовал тебя, Кайя. Не слушал, когда ты пыталась рассказать мне, как ужасен этот мир. Прописал тебе медикаменты, которые подавили твое истинное «я».

Он зафиксировал Кайю взглядом. Был наконец-то готов преодолеть свой самый сильный страх.

– Прекрати, – сказал он ей.

Матс подошел ближе, он мог сунуть указательный палец в ствол пистолета. Кайя подняла оружие и прицелилась ему в голову.

Пятьдесят сантиметров. С этого расстояния в него невозможно промахнуться.

Хорошо.

Она сказала:

– Уйди с дороги.

Тут Матс бросился на нее и не почувствовал никакой боли. Только сильное жжение, словно Кайя и его обварила кофе. В ушах трещал сломанный громкоговоритель; эхо выстрела звучало, как искаженный звон церковного колокола, язык которого бился у него в голове о черепную коробку.

Медь, – подумал Матс и послал всех умников подальше. Даже если в крови только железо, на вкус она была такой, словно он лизнул пятицентовую монету – поэтому сравнение абсолютно правильное.

Вот только с бесконечной темнотой что-то не так.

Скорее, это было нечто серое, с крошечными светлыми пятнышками – размером с булавочную головку, – через которые сочился жидкий туман.

А с туманом наступил холод.

А с холодом – ничто.

18 часов спустя

Когда Матс был маленьким, старший брат как-то раз напугал его игрой, которая не отпускала потом всю жизнь.

– Представь себе ничто, – сказал Нильс, когда они лежали на лужайке озера Тойфельзе, куда ежедневно ходили в то лето.

– Как это?

– Начни с того, что мысленно удали это озеро, лужайку и берег.

– О’кей.

– Затем представь, что нас тоже нет, мы исчезли.

Потом Матс должен был стереть Берлин с карты своей фантазии, затем Германию, Европу и, наконец, всю Землю. После из его воображаемого мира были удалены Солнечная система, планеты, Вселенная и все галактики.

– Что ты сейчас видишь? – наконец спросил его брат.

– Глубокое черное ничто.

– Хорошо. А сейчас сотри и его.

– Как это?

– Сожми ничто до крошечной черной точки. И потом сотри ее.

Матс лежал с закрытыми глазами на лужайке и тщетно пытался следовать таким, казалось бы, простым указаниям своего брата.

– Я не могу, – сказал он. Когда точка исчезала, все равно оставалась эта черная бесконечная пустота, от которой ему никак не удавалось избавиться.

Потому что он ничем не мог заменить это ничто.

– Видишь, – торжествующе сказал брат. – Мы не можем представить себе ничто. Потому что ничто – это не бесконечная пустота, а ее отсутствие. Ничто, – заключил он, – это исчезающая дыра.

Тогда на Тойфельзе Матс понял не все, что хотел объяснить ему старший умный брат. Но сейчас он был уверен, что нашел именно то место, которое, как считал его брат, невозможно представить.

Оно находилось прямо в центре его, в той исчезающей дыре. Окруженное одним лишь отсутствием какой-либо жизни.

Матс ничего не видел. Как он ни пытался открыть глаза, связь с веками была потеряна, как и со всеми мышцами, конечностями и телом в целом. Говорить, глотать, кашлять – ничего больше не получалось.

Осязание тоже словно отключилось. Обычно человек чувствует одежду на коже лишь тогда, когда хочет, но он способен почувствовать ее, если сконцентрируется. Матс вообще ничего не ощущал. Ни зуда, ни покалывания, ни прикосновения, нигде. Он словно голышом парил где-то в вакууме, не в состоянии дотронуться до самого себя. С потерей зрения и осязания он одновременно онемел и оглох. Единственное, что он слышал, были его собственные мысли, но никаких физиологических звуков, как, например, циркулирующая кровь, кишечная перистальтика, дыхание, – ничего. В нем до боли все затихло.

Если здорового человека лишить какого-то ощущения, то теоретически его функцию компенсируют другие органы чувств. Слепые лучше слышат, глухие замечают малейшее изменение выражения на лице человека.

Матсу, в распоряжении которого остались только собственные мысли, казалось, что доминирующей движущей силой его сознания стал страх. Он не слышал, как жадно дышит, не чувствовал, как его возбуждает адреналин, но он ощущал, как паника разрушает его мозг.

Где я? Что со мной произошло?

Мысли кричали у него в голове – беззвучно-громкие, оглушительно-немые.

Неожиданно все изменилось.

Матс по-прежнему не мог видеть, говорить, чувствовать, но он что-то услышал.

Сначала жужжание, похожее на звук электрической зубной щетки. Электрическое пощелкивание становилось громче и стало напоминать сверчка, и это был самый чудесный звук, который он только мог себе представить, потому что это был звук.

Доказательство, что он больше не падает в исчезающую дыру, а находится в контакте. С приятным серьезным голосом, который сформировался из жужжания.

– Господин доктор Крюгер? Вы меня слышите? – спросил голос, и Матс попытался ответить. Попытался закричать, открыть глаза, замахать руками, но он уже забыл, как это делается. – Я сожалею, но у вас тяжелая травма ствола головного мозга, – услышал Матс. Самую страшную из всех правд.

Синдром «запертого человека». Как врач, он, конечно, знал этот диагноз, хотя голос и не назвал его. Во-первых, потому, что любому медику тяжело произносить эти жестокие слова. Во-вторых, потому, что подобное заключение обычно является результатом исследований, которые длятся несколько дней, если не недель. Но Матс был специалистом. Он смог проанализировать себя и понял, что его мозг потерял всякую связь с телом. Штекер выдернули из розетки. Он был заживо погребен в собственном бесполезном теле.

– Меня зовут доктор Мартин Ротх, я главврач Парк-клиники. Однажды мы встречались на симпозиуме, доктор Крюгер. Я занимаюсь вами вместе с командой нейрорадиологов и хирургов. В настоящий момент вы подключены к аппарату искусственного дыхания, и в качестве поддерживающей меры мы с помощью электроэнцефалографических электродов создали нейрокомпьютерный интерфейс.

Матс кивнул не кивая. Он представил себе маленькие пластины на обритых частях головы, кабели, ведущие от его черепа к компьютерам. В своей клинической практике он слишком часто сталкивался с этими тяжелейшими повреждениями, например, после инфаркта ствола головного мозга. Поврежден Варолиев мост, зона между средним и продолговатым мозгом, которая формирует ствол центральной нервной системы. С некоторыми пациентами можно было поддерживать базовую коммуникацию, измеряя деятельность их головного мозга. Нетипично, что он все слышал. Большинство пациентов с подобным синдромом видят, но ничего не слышат. В его случае все, похоже, наоборот, – еще одна печальная новость. Это означало, что, помимо ствола мозга, повреждена еще и затылочная кора.