— Или он уже вернулся и жалеет, что ему пришлось оставить свою любовницу низкого происхождения.

— Или нет, — сказал он колко. — Может быть, он уже мертв и его съели волки.

— Ты думаешь, что присутствие моей госпожи как-то поможет? В любой из этих двух ситуаций?

— Возможно, он был немного расстроен ее стремительным отъездом. Может быть, узнав о том, что она приехала, он вернется, если он находится в уединении неподалеку в каком-нибудь монастыре. Если его уже нет в живых, Кая-но Тамадаро его сын. Он должен вернуться, чтобы исполнить церемонии, которые позволили бы душе моего господина успокоиться перед тем, как переродиться.

— Я передам ей твои слова, — сказала Онага. Слуга, не говоря ни слова, поднялся и ушел.

— Моя госпожа? — Онага опускается на колени возле меня. В чашке какое-то лекарство. Я чувствую запах женьшеня и можжевельника.

— Как он мог исчезнуть? — шепчу я, имея в виду: «Как он мог быть таким неосмотрительным?» И меня приводит в ярость одна лишь мысль о том, что он, возможно, не пропал и не умер, а лишь пугает нас всех, пугает меня из-за своего эгоизма и вечной жалости к себе.

Онага молчит даже тогда, когда я начинаю плакать. Мертвая рыба была дурным предзнаменованием, которого я так боялась.

Мы возвращаемся в имение.

Я родила ребенка легко и безболезненно — если сравнивать с тем, как это обычно бывает. У меня отошли воды и меня перенесли на высокую кровать, накрытую белой тканью. Меня окружал лабиринт ширм, я не видела ничего из того, что происходило у меня в комнате, но слышала голоса мужчин, которые вносили все новые и новые ширмы. Священнослужители, монахи и предсказатели — все святые люди, которых только могла создать лисья магия, — пели и читали какие-то молитвы или сутры, которые, как им казалось, были для меня важны в этот момент. Мужчины играли в су-гороку-триктак на удачу, громко выкрикивая ставки. Я закусила губу, во время очередных схваток, которые разрывали мой живот, чтобы не кричать в присутствии целой толпы незнакомых мне людей. Лиса рожает своих детенышей одна, в тесной темной норе, в которой слышится только ее частое дыхание и редкое царапанье когтей о землю. Я же была окружена людьми, мое тело отчаянно сопротивлялось и держало в себе ребенка, прежде чем вытолкнуть его и расслабиться.

Мать опять куда-то исчезла: наверное, обернулась лисой и убежала в лес, в реальный мир. Джозей держала меня, уговаривая дышать и тужиться. Я едва могла расслышать ее голос через весь этот шум, который издавали мужчины.

После того как родился ребенок, Джозей позволила моему мужу войти ко мне за ширмы. Испачканные простыни, на которых я лежала, были заменены на новые, блестящие шелковые.

— Позволь мне увидеть моего сына! — сказал он. — Ты моя чудесная жена!

Я махнула рукой, и няня принесла ребенка. Он распеленал ребенка:

— Что за ребенок! Жена, ты просто великолепна! Какой здоровый красивый мальчик!

Я ничего не сказала. Сквозь полузакрытые веки я видела тень мужчины, копошащегося в грязи, темноте, в изорванных одеждах, целующего детеныша лисы в слипшиеся глазки.

Иногда, когда человек знает, что расставание — это к лучшему, прощание может быть довольно простым. Но даже тогда это все равно больно.

Самым трудным прощанием для меня было прощание с принцессой. У меня не было возможности вернуться к ней до того, как я получила это ужасное письмо из деревни. И теперь я вынуждена была уехать, даже не навестив ее. Я написала ей письмо: широкие мазки чернил на белой бумаге в бежевую крапинку, перевязанной травинкой бледно-золотого цвета. Я все ей объяснила и в конце написала стихотворение:

Ночи стали длиннее, чем дни.

Они мне кажутся бесконечными,

Когда я понимаю, что не увижу вас перед отъездом.

Она написала мне ответ на бумаге шафранового цвета, перевязанной высушенной астрой:

Там, куда я ухожу сейчас, ночи бесконечны.

У меня будет время для моей грусти.

Мы больше не встретимся в этой жизни.

Мы встретимся в Чистой Земле.

Будь сильной и живой.

Она написала, что ей становится хуже. Она уедет в монастырь сразу же, как табу на движение на юг позволит ей это сделать. Я подумала о ее длинных волосах, которые придется обрезать, и заплакала — как будто волосы были женщиной, как будто они были ее жизнью. Я молилась восьми миллиардам богов и всем Буддам — всем, о которых я могла вспомнить.

В последнее время у меня было слишком много прощаний. Я думаю, их должно быть меньше.

Люди постоянно усложняют себе жизнь. Так и время после рождения ребенка было осложнено всевозможными церемониями. У лис все проще: мать спит и ухаживает за детенышами, чистит их, ест пищу, которую ей приносит самец.

У людей все было сложнее. Первые семь дней мы носили белое — не самый удачный выбор цвета, когда сидишь с новорожденным. Мне приходилось думать о каких-то церемониях и ритуалах, когда все, чего я хотела, — это спать и заботиться о ребенке. Первая церемония — перерезание пуповины. Потом — первое купание (и многие последующие купания с обязательными ритуалами дважды в день); чтения, преподнесения пеленок в подарок, подарки священнослужителей и слуг, подарки родственников — все это сопровождалось неизбежными ритуалами.

У изголовья ребенка мы ставили специальные амулеты на счастье: веточка сосны, дикий апельсин, золотая монетка, щепка дерева, вырезанная так, чтобы она была похожа на кожу носорога, пучки травы. От всего этого ребенок плакал, что было вполне предсказуемо, но мы не могли сказать, было ли это благоприятно или нет.

Каждый день в течение месяца устраивались банкеты, но, к счастью, мое присутствие на них не предполагалось. Знатные и влиятельные люди из столицы приезжали на эти банкеты. Они поздравляли Йошифуджи, произносили тосты в честь его сына (которого мы назвали Шонен, «мальчик», потому что никак не могли придумать другое имя), играли в триктрак, читали стихи и пили.

Во время последнего банкета Йошифуджи подарил сыну меч. Я даже не думала, что в магическом мире могло быть столько людей, но мой муж был важным человеком. Все мужчины, приезжавшие из столицы, были без исключения красивыми, умели красиво говорить и четко излагать свои мысли. Иногда сквозь сон я слышала их голоса; я видела, как они приезжали и уезжали, но никогда не видела их ни до, ни после этого.

После того как я родила ребенка, я перестала уделять такое внимание условностям и правилам приличия.

На пятнадцатый день пришел Йошифуджи и покормил Шонена рисовым пирожком — наверное, на удачу. Позже в этот же вечер Йошифуджи хвастался, что у его сына вылез новый зуб — первые два уже появились.