— Старый сержант!.. Еще один гасконец!.. Он позволил мне убежать, и маркиз его расстрелял! — закричал он.

Подошли Мендоса и гасконец номер два.

Человек с длинными седыми усами и галунами на рукавах разноцветного мундира лежал во весь рост в траве; голова его была пробита пулей, а может, и двумя.

— Кто это? — спросил Мендоса.

— Человек, который дал мне возможность бежать, прежде чем маркиз успел меня повесить; и знаешь, Де Гюсак, это один из наших. Он — тоже гасконец, — ответил дон Баррехо, и на глаза его навернулись слезы.

— Кто его убил?

— Эта сука де Монтелимар, в этом я нисколько не сомневаюсь. Только у маркиза на поясе был пистолет, а пули, похоже, не ружейные.

— Нет, — согласился баск, казавшийся глубоко тронутым, потому что в этот момент он думал о бедном марсовом. — Любой военный это сразу же поймет.

Дон Баррехо до крови закусил себе палец, а потом сказал:

— Этот Монтелимар больше никогда не увидит башен своих замков во Франции и Испании, потому что я его убью.

Он склонился над телом сержанта, закрыл ему глаза, после чего еще раз обратился к своим товарищам:

— Следуйте за мной!.. У маркиза всего несколько солдат и почти нет огнестрельного оружия. Я хочу получить его шкуру!..

Луна продолжала подниматься над вершинами сьерры, когда трое авантюристов продолжили путь в надежде застать врасплох маркиза и его небольшой отряд, если только те не присоединились к одной из полусотен арьергарда, и навсегда покончить с этим страшным и неуловимым противником.

Они вошли в рощицу черного ореха с частыми гигантскими густолиственными деревьями, плодоносящими в невероятных количествах; корка у этих плодов очень твердая, а ядрышко, наоборот, очень маленькое и неважного качества. Однако древесина черного ореха очень ценится и выдерживает конкуренцию со знаменитым африканским эбеновым деревом.

Могильная тишина царила под этими величественными деревьями. Ночная охота должна была уже закончиться, так как рассвет был недалек и хищники уже удалились в свои логова, принеся в жертву множество бессильных трусов.

Время от времени неожиданные вспышки разрывали глубокую тьму. Это светились массы фосфоресцирующих грибов, достигавших гигантских размеров и теснившихся к огромным стволам ореховых деревьев.

Но бешеная погоня, возглавляемая доном Баррехо, которого, казалось, подталкивало непреодолимое желание отомстить за бедного сержанта, не увенчалась успехом. При первых проблесках зари трое авантюристов, потные, со сбитыми ногами, достигли вершины сьерры. Никаких следов испанцев отважная троица не нашла.

— Эй, дон Баррехо, — открыл рот баск, — надеюсь, ты не считаешь меня пиренейским мулом… Гром и молния!.. Де Гюсак и я умираем от голода.

— Теперь мы можем охотиться, не подвергаясь какой-либо опасности, — парировал его жалобу гасконец.

— Как это?

— Я убил собаку, которая вела испанцев.

— Ты это сделал?

— Я не терял времени даром, дружище. Я ведь поклялся уничтожить эту зверюгу, постоянно представлявшую для нас опасность. Даже если испанцы услышат ружейные выстрелы, они едва ли смогут определить верное направление в этих лесах.

— По мне, так предпочтительнее было бы выспаться, после того как мы провели рекогносцировку, — сказал Де Гюсак. — Я больше не могу. А о еде можно подумать позже.

— Не все трактирщики родились искателями приключений, — пошутил дон Баррехо. — Впрочем, и я не спал ни минуты: меня постоянно терзали мысли о неизбежной петле. Пасть на поле битвы — это подойдет, но окончить свою жизнь на виселице, как бандит!.. О!.. Это меня ужасно огорчало. Что ты скажешь, Мендоса?

Баск ничего не ответил. Он улегся на плотный, свежайший моховой ковер и уже засыпал, хотя глаза его еще были открыты.

— Тогда воспользуемся моментом, — продолжал дон Баррехо. — Пока что нас никто не побеспокоит. Между нами и испанцами — шесть часов ходьбы, по меньшей мере, если, конечно, предположить, что они вышли в путь с восходом луны.

— Спи, неуемный болтун, — зевнул пробудившийся Мендоса. — Твой бы язык да вложить в рот прекрасной кастильянки.

— У нее свой достаточно длинный; от моего языка ей не надо ни сантиметра. Ты никогда не слышал, как она орет, когда я поднимаюсь из подвала нетвердой походкой! Эта плутовка никак не хочет понять, что хороший трактирщик должен постоянно пробовать свои вина. А вам как кажется?

В ответ ему послышался храп: Мендоса и бывший трактирщик из Сеговии спали, как сурки, утонув в мягком мху.

— У них нет моей энергии, — и гасконец важно подкрутил усы. — А так как здесь я не могу поговорить даже с попугаями, поскольку таковых в этих местах просто-напросто нет, то лучше и я воспользуюсь удачными обстоятельствами. Кто знает!.. Может быть, мне приснятся приятные вечера в моем подвальчике в окружении полных бочек.

Он зевнул раза три-четыре, потянулся, а потом, в свою очередь, погрузился в мягкий мох и с облегчением вздохнул. Спал он, наверно, с четверть часа и был разбужен легчайшим потоком воздуха, который исходил, казалось, от движения веера над его головой. Он еще не полностью проснулся, вытянул руку и ощутил странный холодок, отчего сразу же открыл глаза.

Над ним взлетела птица, напоминающая крупную летучую мышь; она кружилась мелкими зигзагами, издавая слабые крики. Солнце уде взошло, и гасконец смог разглядеть ее. У птицы была крупная голова с двумя зубами и своеобразной присоской; волосатые крылья в размахе раскинулись почти на метр, тогда как тело не достигало в длину и двадцати сантиметров.

— Вампир!.. — закричал дон Баррехо. — Берегитесь, друзья!.. Он хочет напиться нашей крови!..

Ни Мендоса, ни бывший трактирщик из Сеговии не ответили на этот тревожный призыв.

— Tonnerre!.. У них уже вся кровь выпита!.. — вскрикнул он.

Дон Баррехо поспешно вскочил; он был заметно возбужден; в руках у него оказалась аркебуза, и он решил уничтожить проклятого кровососа. Но внезапно нахлынувший ужас остановил его; он выпустил ружье, которое ничем не могло помочь ему, и обнажил драгинассу.

Жуткое зрелище открылось его глазам; от такой картины могла бы застыть кровь в жилах самого храброго человека Старого и Нового Света. На груди каждого из двух его товарищей расположились два страшных, мохнатых гигантских паука. Эти черные чудовища были размером с бутылку; пару ножек венчали ужасные крюки длиной не меньше восьми дюймов; эти крюки уже вонзились в человеческую плоть, проткнув изодранные в лохмотья рубашки.

Дон Баррехо был достаточно знаком с этим регионом, а потому сразу же признал в этих гадких монстрах, жадно сосавших кровь, двух гигантских птицеядов; эти пауки, живущие в лесах Центральной Америки, не боятся, будучи голодными, нападать даже на спящих людей.