Аби колебалась. В какую историю она вляпывается? Темно-карие глаза видели ее сомнение.

– Абигайл, проникновение в память человека – процедура опасная и всегда разрушительная. Не так болезненно – по крайней мере, я так думаю – узнать, воздействовал ли кто-то своим Даром на человека. И если да, то кто это сделал. У каждого из нас Дар уникальный, как отпечатки пальцев.

Поскольку я привратник этой семьи, я знаю отпечатки каждого, кто попадает на территорию нашего поместья. И могу определить, подверглась ли ты воздействию Дара. Пока я этим занимаюсь, можешь с комфортом устроиться прямо здесь.

И Сильюн непринужденно показал рукой на кресло канцлера. Трон королей и королев. Голова у Аби закружилась, когда она села в кресло. Вцепилась руками в гладкие подлокотники и закрыла глаза.

Сильюн не обманул. Это не было так отвратительно, как тогда у ворот, но все же желудок выворачивало от копаний в ее внутренностях – напоминало то, как мама рылась в лотках в супермаркете, выбирая помидоры. Аби представляла, как Сильюн ищет затемненный участок, поврежденный чьим-то острым Даром.

– Боуда, – объявил через несколько минут Сильюн. – И моя мама. Нетрудно было это определить. Им обеим не хватает изящества. Также могу рассказать, что именно случилось. Боуда и Гавар устроили милую потасовку, достаточно страстную, а ты была свидетелем. Боуда ненавидит быть объектом пересудов для слуг, поэтому стерла отрезок твоей памяти. Довольно жестоко. Думаю, она до сих пор злится на Гавара.

Она бросила тебя в достаточно плачевном состоянии: ты рыдала от боли. И Дженнер – мой бедный, бесполезный, Бездарный брат – пошел искать меня или маму, чтобы привести тебя в норму. К несчастью для тебя, первой он нашел маму. Она совершила неумелые манипуляции исцеления, а затем сделала еще одно откровенно жалкое усилие: выровняла твои воспоминания и сказала Дженнеру, что ты вообще не должна находиться в Большом солярном зале. Затем потребовала ограничить общение с тобой исключительно рабочими вопросами. Да. Все было именно так. После этого с неделю у тебя болела голова.

Аби чувствовала, что ее предали. Но чего еще она могла ожидать от Сильюна Джардина, который вдруг проявил к ней невиданное дружелюбие и абсолютную беспринципность?

– Вы обещали не заглядывать в мою память.

– Абигайл, ты меня ранишь в самое сердце. – Сильюн прижал руку к левой стороне груди, – возможно, там у него и было сердце. – Я никуда не заглядывал. Мне все это стало известно буквально через час после инцидента. Дженнер пришел ко мне и все рассказал. Он страшно мучился чувством вины. Я рекомендовал ему взять себя в руки: по крайней мере, он в тебя не стрелял. Начинаю подозревать, что мои братья совершенно не умеют обращаться с женщинами.

Сильюн грациозно содрогнулся, как кот, которому предложили собачье печенье.

Аби смотрела на него, не веря ни собственным глазам, ни ушам. Она с такой силой стиснула подлокотники кресла канцлера, что могла запросто их сломать. И не знала, плакать ей или смеяться.

Или срочно найти Дженнера, попросить его перестать быть идиотом, а потом поцеловать.

Гавар

Отец планировал дебаты. Сильюн планировал воскресение. А Гавар – свадьбу.

Все это настолько не нравилось Гавару, что он не знал, с чего начать.

Он погремел льдом в бокале и нахмурился, когда ни один из лакеев не поспешил наполнить его Лафройгом.

Можно было бы начать с Милмура. Он хорошо справился с этим делом. Даже отец это признал. Вояка Гриерсон начал стрелять в толпу, и, конечно, это усмирило бы бунт, но имело бы неприятные последствия в дальнейшем.

Вмешательство Гавара позволило этих последствий избежать, более того – напомнило простолюдинам, кем были их настоящие хозяева. Поэтому, когда он вернулся в Лондон, каждый счел своим долгом одобрительно похлопать его по спине.

Ну не детский ли каприз – хотеть большего, чем просто похлопывание по спине? И только один человек сказал ему искреннее спасибо – рабыня Дейзи, которая упросила его вызволить брата из Милмура. Это оказалось нетрудно устроить: достаточно было найти жлоба, который знал парня в лицо.

Столько благодарности от девочки за подобную малость, и такое скудное признание от Равных за то, что он сделал, – восстановил мир и покой в Милмуре. Возможно, «мир и покой» громко сказано, но, по крайней мере, там наступило затишье: с того дня ни одного инцидента.

Стоя у величественного мраморного камина и наблюдая за суетой в Большом холле Кайнестона, Гавар сделал еще один глоток виски. Он слышал, как за окном лил дождь, но даже в поздний час и в столь ненастную погоду гости продолжали прибывать. Парламентарии приезжали в течение всего дня. Лорды, леди и их наследники без капли дождя на одежде и волосах входили в гигантскую дверь – за ними несли багаж промокшие рабы.

Лакей, отвечавший за бар с напитками, с угрюмым видом шел по служебному коридору, за ним поспешали спикер Доусон и ее льстивый сыночек, который слыл каким-то советником при парламентских наблюдателях. Единственное, чему научилась Доусон у Равных, – служебному покровительству родственникам и нужным людям.

Гавар криво усмехнулся и, когда они прошли мимо, поднял свой бокал, приветствуя ее лицемерие. Сын Доусон – примерно одного с Гаваром возраста – заметил это, но нимало не смутился. Более того, в его красивых голубых глазах Гавар заметил опасную тень презрения. Рука Гавара сжалась, тоскуя по хлысту для верховой езды, хотя он понимал, что отхлестать гостя, едва переступившего порог дома, будет плохой прелюдией к свадебному торжеству.

Не стоит беспокоиться. Еще представится случай наказать наглеца за дерзость.

Встречавшая гостей у дверей леди Талия приложила немало усилий, чтобы удержать на лице улыбку, приветствуя Крована. Наблюдая за ним, Гавар немного отступил к огню, звонко потрескивавшему в камине. Внешний вид Крована можно было назвать безупречным – волосы зачесаны назад, золотая булавка поблескивает в искусственном освещении, пальто из шерсти викуньи идеально сшито с учетом высокого роста и аскетичного телосложения. И тем не менее Гавар чувствовал: в Кроване все внушало ужас.

Сильюн, вероятно, внес его в список приглашенных на свою премьеру – пробуждение тети Эвтерпы, которое состоится завтра утром. Кровану это наверняка понравится. Возможно, он уже зарезервировал место в первом ряду. Немыслимо – пробудиться после двадцати пяти лет глубокого сна и первым делом увидеть лица Сильюна и лорда Чудика. Неудивительно, если рассудок тетушки Терпи, заставив бормотать ее нечто бессвязное, поспешит вернуться в тот разбитый участок мозга, где пребывал все эти долгие годы.

На следующий день после пробуждения состоятся дебаты и бал в честь Предложения. Эти мероприятия лорд Крован посещал в обязательном порядке. Оставалось только надеяться, что он сочтет излишне долгой отлучкой остаться на третий день и на свадьбе его не будет. Событие и без него обещало быть незабываемым.