Наконец, Суворов остановил машину, и сказал, что следует осмотреться. Спустившись на подножку, он долго вглядывался в лес и прислушивался. Но вокруг было по-прежнему тихо: ни звука, ни шороха. Ни голоса птицы, ни скрипа деревьев. Впереди все утонуло в кромешной тьме, даже звезды затаились в мохнатых лапах таежных гигантов, нависших над дорогой и заслонивших собой небо. Я поежилась от нехороших предчувствуй. Как бы нам самим не остаться в тайге до утра.

Чего скрывать, мне очень хотелось побыстрее вернуться назад, туда, где сейчас всходила луна, а веселый мужик в тельняшке горланил песни про девушку своей мечты… И если бы Суворов предложил мне возвратиться в Озерки, я бы немедленно согласилась. Я уже смирилась с тем, что наша поездка не удалась, и теперь, наверняка придется обращаться в милицию, и объяснять этому чертову Хрусталеву, с каких это щей я рванула в Озерки?

Суворов вернулся в машину, положил руки на рулевое колесо, вопросительно посмотрел на меня и в который раз за день сказал совсем не то, что я хотела услышать:

— Среди деревьев просматривается какая-то проплешина, то ли зимняя дорога, то ли гать… Может… — Он не закончил фразу, потому что неподалеку заплакал ребенок. И тут же смолк.

— Это не птица! — сказал вдруг охрипшим голосом Суворов.

— Не птица! — как эхо повторила я.

— Надо проверить, — Суворов открыл дверцу. — Оставайся в машине!

— Нет, я с тобой, — схватила я его за рукав.

— Пошли! Только тихо! И не орать в любом случае! — коротко бросил он, приняв, как должное, мой порыв. И я подумала, что я для него отнюдь не женщина, а просто соратник, боевой друг, напарник…

Пригнувшись, мой командир бесшумно скользил среди деревьев. Я покорно двигалась следом. Под ногами зачавкала грязь, ноги тотчас промокли. Я вспомнила про резиновые сапоги в багажнике, но подумала, что в них бегать гораздо труднее. А я уже не сомневалась, что побегать нам придется. Через пару минут мы поднялись на небольшой, поросший мхом и травой увал и сразу увидели машину. «Нива» стояла внизу на небольшой поляне, и фары освещали лежавшего на траве человека. Это была женщина. Темные волосы разметались по земле, она валялась, как тряпичная кукла, раскинув руки, и не шевелилась. Над ней склонилась Людмила, а от машины шел человек с куском брезента в руках.

— Тихо! — приказал мне Суворов, и мы присели за разлапистой молодой елочкой.

Мужчина подошел к Людмиле и что-то негромко сказал. Я судорожно перевела дыхание. Это был тот самый парень, охранник, бывший сосед Людмилы, как она его отрекомендовала. Теперь я поняла, что это за человек. Заплечных дел мастер, которому, действительно нельзя доверять чужую жизнь.

— Я пошел! — Одними губами прошептал Суворов и ринулся вниз еще до того, как я успела возразить.

Открыв рот от изумления, я наблюдала, как он мчится по склону. Но голову я потеряла не от страха, а оттого, что увидела вдруг в его руке пистолет! Откуда он у него взялся?

— Стоять! Ни с места! — Рявкнул он, влетая на поляну.

Людмила взвизгнула и метнулась в сторону. Затрещали кусты. Людмила прошла их тараном, как матерый сохатый. А парень отбросил брезент и рванулся в сторону Суворова. Я зажала ладонями рот, ведь Суворов приказал мне не орать даже в самом паскудном случае.

И все-таки я не могла сидеть в укрытии, и спокойно наблюдать, как Суворова убивают. В руках у парня блеснул нож, а я не думала, что у Саши настоящий пистолет, скорее всего, газовый или спортивный. Я подхватила с земли сучок, и только поднялась на ноги, как поняла, что моя помощь Суворову не требуется. Видно, нож был не тем оружием, которое могло напугать и остановить бывшего пограничника. Через секунду его противник валялся на земле и верещал, как заяц. Суворов заломил ему руки за спину и защелкнул на них наручники. Теперь я вовсе ничего не понимала. Пистолет? Наручники? Куда я попала? Откуда у дворника сей милицейский набор?

— Аня! — крикнул мне снизу Суворов. — Спускайся вниз!

Я послушно направилась к нему. Красавчик Гена смерил меня мрачным взглядом. Он стоял на коленях, обняв, словно любимую девушку, корявую валежину. Я не ошиблась, на его запястьях блестели наручники.

— Постой здесь, — приказал Суворов и кивнул на обломок сучка, который я не выпускала из рук. — Если попытается освободиться, сразу бей по голове. А я попробую отыскать эту суку! — И он кивнул на темную чащу, в которой скрылась Людмила.

— А это… Она… — Я старалась не смотреть в ту сторону, где лежала Марина. — Что с ней?

— Ей уже не поможешь! Накрой ее брезентом и посмотри, где ребенок? — Он пнул в бок мало походившего на прежнего красавчика Геннадия. На щеке у того кровоточила изрядная ссадина, а под глазом отсвечивал изрядный синяк.

— Где ребенок? — рявкнул Суворов. — Если убили, пристрелю на месте!

Негодяй втянул голову в плечи и, заикаясь, пролепетал:

— В-в м-машине! Людка его эфиром усыпила!

— О, дьявол! — выругался Суворов и бросился к «Ниве» первым.

Абсолютно голый младенец лежал на переднем сидении. Это был мальчик месяцев пяти-шести отроду. Он оказался светленьким, а на подбородке у него виднелась ямочка, точь-в-точь, как у Сережи. Суворов подал малыша мне, затем стянул с себя свитер и умело закутал его с головой, оставив открытым личико. Я про себя удивилась подобной сноровке. Суворов вернул мне мальчика и сказал:

— Надеюсь, мы не опоздали! Послушай, сердце стучит?

— Мы не хотели его убивать, только чтобы не орал! — подал голос Геннадий.

— Ничего, это вам тоже зачтется, — пробурчал Суворов и посмотрел на меня. — Держись, девочка! Я скоро! — и нырнул в лес.

Я осторожно отогнула край свитера и приложила ухо к крошечной груди. Кожа у мальчика была теплой, и я услышала слабый, но ритмичный звук бьющегося сердца. Я прижала к себе ребенка и вдруг поняла, что страх прошел. Я присела на сухой обломок дерева рядом с машиной и принялась рассматривать лицо мальчика. И чем больше я его разглядывала, тем больше находила в нем Сережиных черточек. Те же брови, нос, светлые, слегка вьющиеся волосы. И эта ямочка на подбородке… Она была самым весомым доказательством того, что у меня на руках лежал сын Сережи.

Я вздохнула. Скажи мне кто-нибудь еще два дня назад, что такое возможно, я бы, наверно, сошла с ума. А сейчас восприняла все абсолютно спокойно, если можно чувствовать себя абсолютно спокойной рядом с трупом своей соперницы и прикованным к дереву ее убийцей.

Я сняла с себя курточку, завернула в нее ребенка поверх свитера Суворова и осторожно опустила его на сидение «Нивы». И только после этого подошла к Марине. По ее, залитому кровью лицу, уже ползали какие-то букашки. На обнаженной груди зияло несколько ран. Вероятно, при жизни она была красива, даже очень красива, но той порочной красотой, на которую мужики слетаются, как бабочки на свет фонаря. Но теперь ее лицо исказила мучительная гримаса, и оно выглядело ужасно. Я подтянула кусок брезента и накрыла им тело. Затем подошла к убийце, и, что было сил, пнула его по спине.