Примерно так же, как при помощи хитроумных конструкций из специальных барьеров для скота он ловко управлялся с коровами на своем любимом ранчо в Негеве, Шарон мастерски направлял внимание собеседника в нужное русло, не давая ему отвлекаться от проблем безопасности и уходить в сторону обсуждения долгосрочных политических проблем. Арафат облегчил ему эту задачу.

Как ни странно, в своем заточении в Рамалле палестинский лидер чувствовал себя как дома – в положении жертвы он ощущал себя в полной безопасности и ни на миг не сомневался в своей мистической способности выпутываться из любого затруднительного положения. Остановка вокруг и внутри обложенного мешками с песком административного здания в небольшом президентском комплексе «Мугата» была суровой: вокруг ржавели остовы раздавленных израильскими танками автомобилей, в окнах соседних зданий можно было заметить снайперов Армии обороны Израиля. Коридоры внутри здания освещались свечами, охранники в черной форме держали наготове оружие, в холле толпились более двух десятков добровольцев из разных стран Европы и Америки – «живых щитов». Некоторые из них тайно передавали мне записки с просьбами помочь вернуться домой. «Пожалуйста, позвоните моей маме и скажите, что у меня все в порядке», – было написано в одной из них, а ниже были аккуратно приписаны имя, фамилия и номер телефона. Когда кто-то входил в импровизированный конференц-зал, Арафат буквально сиял. На столе перед ним лежал автомат – явно для того, чтобы все его видели, особенно журналисты с камерами. Помощники и телохранители улыбались через силу – они не были так же спокойны за свое будущее, как Арафат.

Салям Файяд, весьма достойный палестинский министр финансов, как-то раз оказался в «Мугате» в ловушке – ему пришлось провести там несколько дней. Позже он рассказал мне историю, точно передававшую сверхавторитарный стиль управления Арафата Палестинской автономией. В то время в здании канцелярии президента работал только один кондиционер – в комнате, где работали и спали Арафат и несколько высокопоставленных чиновников Палестинской администрации. Будучи помешанным на мелочном контроле, палестинский лидер всегда выключал кондиционер на ночь, несмотря на жару и мощный запах множества мужских тел, которым нечасто предоставлялась возможность воспользоваться душем. Арафат спал, сжимая в руках пульт дистанционного управления – один из немногих оставшихся символов его власти. Но однажды ночью, подстрекаемый коллегами, Файяд выхватил пульт из рук спящего Арафата и включил кондиционер. Свою историю он иронически закончил поучительным выводом:

– Всегда можно перехватить власть, надо только проявить решительность.

Арафат и Шарон продолжали свою игру с нулевой суммой, и это все дороже обходилось и израильтянам, и палестинцам. Теракты, совершенные палестинскими смертниками, включая взрывы у клуба «Дольфи» в Тель-Авиве, Park Hotel в Нетании и на автобусной станции в Хадере унесли жизни множества людей. Человеческие жертвы на палестинской стороне были столь же впечатляющими. Во время той последней поездки в апреле я вместе с сотрудниками Ближневосточного агентства ООН для помощи палестинским беженцам и организации работ (БАПОР) посетил лагерь палестинских беженцев в Дженине. Картина, представившаяся моим глазам, была одной из самых мрачных, которые я когда-либо видел.

Обстрелянные из засад палестинскими экстремистами на узких дорожках лагеря, соединения Армии обороны Израиля (ЦАХАЛ) разрушили большую его часть, и почти на 40 % территории (пространстве, равном по площади примерно пяти футбольным полям) не осталось камня на камне. Израильтяне покинули лагерь только вчера. В воздухе стоял невыносимый запах разлагающихся трупов. Выжившие ковыряли щебень совками, разгребали землю руками в поисках тел убитых родственников. Меня глубоко поразило безучастное выражение на детских лицах. Вокруг валялись неразорвавшиеся артиллерийские снаряды. Пока мы были в лагере, местный врач-палестинец, пытавшийся помочь раненым, был тяжело ранен взрывом такого снаряда. Госпиталь БАПОР, единственное лечебное учреждение в лагере, был разрушен. Холодильник, где хранились вакцины, был поврежден, медикаменты испортились. В тот день из-под обломков вытащили чудом выжившего 15-летнего палестинского мальчика, который провел под завалами почти двое суток.

Именно эти картины страданий палестинцев вдохновляли саудовского наследного принца Абдаллу, когда 25 апреля он беседовал с президентом Джорджем Бушем – младшим на его ранчо в Кроуфорде, штат Техас. Наследный принц показал Бушу альбом с фотографиями палестинских жертв и даже пригрозил покинуть ранчо, если США не согласятся действовать более решительно. Горячность Абдаллы произвела впечатление на президента, и он ясно дал понять, что мы готовы решать вопросы с израильтянами, чтобы предотвратить изгнание или убийство Арафата, и будем искать возможности донести до них наше беспокойство в связи с более общими проблемами. Даже самые твердые сторонники замораживания решения палестинской проблемы до свержения Саддама начали понимать, что для того, чтобы добиться молчаливого согласия ключевых арабских партнеров на действия против Ирака, потребуется некоторое подобие дипломатических усилий на израильско-палестинском фронте. В результате через два месяца, 24 июня, президент произнес речь в Розовом саду Белого дома.

В американской внешней политике есть два вида программных речей: побуждающие к действию и заменяющие действие. Речь, произнесенная 24 июня, в основном относилась ко второй категории. Ее цель заключалась в том, чтобы успокоить арабских и европейских лидеров, требующих активизации американских дипломатических усилий, и выиграть время для скорейшего решения приоритетной задачи свержения Саддама. Будучи отражением запущенной шизофрении политического процесса, речь содержала в себе два послания, почти не связанные между собой. В первой части президент представил новаторский взгляд, согласно которому путь к созданию государства Палестина лежал только через отстранение Арафата, серьезную демократическую реформу Палестинской автономии и прекращение насилия. Вторая часть была посвящена описанию в самом общем виде радужного будущего, ждущего палестинцев в конце пути, а именно палестинского государства, в мире и безопасности соседствующего с Израилем. Истинный смысл послания заключался в том, что любое продвижение к мирному сосуществованию двух государств было возможно только при условии выполнения палестинцами в одностороннем порядке требования смены режима. Таким образом, на них возлагалась вся полнота ответственности.

Вокруг подготовки проекта речи развернулась жестокая бюрократическая борьба. В то время как Конди Райс была главной сторонницей президентского обращения, вице-президент Чейни и секретарь Рамсфелд выступали против его идеи, которая, как они считали, лишь отвлекала внимание от операции в Ираке и была незаслуженной наградой для палестинцев. Пауэлл и я настаивали на том, чтобы усилить вторую часть речи, более детально описав независимое палестинское государство и указав на соответствующие обязательства израильтян, особенно касающиеся прекращения строительства поселений на оккупированных территориях. Это, утверждали мы, будет необходимо, чтобы палестинцы, сознающие необходимость реформы, нас услышали. В первых вариантах речи, подготовленных в Белом доме, упор делался в основном на первую часть. Я без обиняков высказал свое мнение Пауэллу. «Уважаемый господин государственный секретарь, – писал я в записке в начале июня, – должен Вам честно признаться, что считаю этот проект никчемным. Он не содержит понимания того,