Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже поверхностный осмотр Белфордовой квартиры (о чувстве вины перед Бедфордом сейчас лучше не вспоминать) ясно дал понять: Андрэ побывал здесь утром, отведал сладкой приманки. Дверца морозилки вновь распахнута, и облизанные палки от эскимо разбросаны повсюду, словно стебли тысячелистника после тайфуна Ай-Чинг. Не нужно быть приматологом и полицейской ищейкой, чтобы сообразить, куда отправилась макака, опустошив эту квартиру. Конечно же, к вам, в бывшее жилище Белфорда, в надежде найти новые подачки! Вы попросили Даймонда заехать в супермаркет – он подогнал мотороллер к самым дверям, чуть ли не внутрь заехал, к вашему смущению, – и купили еще одну коробку эскимо, пытаясь не встречаться глазами с продавщицей. Даймонд, похоже, и вправду ничему не удивляется: он безропотно отвез вас в магазин, а потом домой, где ему пришлось терпеливо дожидаться у подъезда. Поцелуй с легким вовлечением языка убедил его, что долго ждать не придется.
Ваша морозилка тоже была распахнута, а коробка оттаявших китайских пельменей лежала на полу гостиной рядом с книжкой маминых стихов. Конечно, люди иногда прячут драгоценности в книгах, между вырезанными страницами, но если Андрэ надеялся найти эскимо в поэтическом сборнике, то он не так умен, как кажется на первый взгляд. Так или иначе, вы чуть-чуть опоздали, хотя оставался хороший шанс, что он еще вернется. Вы разложили эскимо по всем подоконникам, а остатки засунули в морозилку. «Надеюсь, чертов лектор не будет слишком долго занудствовать», – бормотали вы, натягивая свежие трусики. Проверив сообщения на автоответчике (все от Белфорда, в исключительно жалостливом тоне), вы ушли, не запирая дверей: замки не служили Андрэ серьезной преградой в прежней жизни, когда он еще не обрел спасения через Господа нашего Иисуса Христа.
Ответом на звонок в дверь Кью-Джо была тишина. Вы уже собрались уходить, когда до ваших изящных ноздрей долетел ни с чем не сравнимый запах, заставивший их затрепетать, как от перца и пороха: сквозь дверные щели и замочную скважину просачивался дым знакомых самокруток! Ошибки быть не могло. Ядреный табак Кью-Джо – это то, что курил бы Сатана, если бы курение в аду не было тавтологией; лишь отцовская марихуана могла соперничать с этим зельем в зловонии.
Вооружившись дерзостью взамен утраченного газового баллончика, вы отперли дверь, ожидая увидеть кого угодно, может, даже саму Кью-Джо – свихнувшуюся от заигрываний со сверхъестественными силами, пускающую слюни по подбородку, курящую, глядящую в пустоту резиновым взглядом… Но вместо этого в квартире оказался Андрэ. Он с недовольным выражением подпрыгивал на мягком стуле, как конголезский пародист, изображающий Элвиса Пресли, и курил самодельную цигарку. Цигарка была кривым, лохматым, разваливающимся на глазах сооружением (Кью-Джо, справедливости ради отметим, сворачивала их не лучше, хотя и обладала противостоящими большими пальцами).
Вы заговорили с фальшивой беззаботностью, задействовав нежнейшую струну слащавого голоса:
– Здравствуй, Андрэ! Здравствуй, милый. Как я рада тебя видеть! Сиди спокойно, никуда не уходи. Тетушка Гвен принесет тебе кое-что вкусненькое. Подожди, милый. Сейчас, сейчас!
Осторожно захлопнув дверь, вы пронеслись по коридору, как олимпийская чемпионка Джеки Джойнер-Керси, которой в трусы попала оса. У себя в квартире вы схватили коробку эскимо и рванулись назад на спринтерской скорости, молясь, чтобы зверь не сбежал.
– Вот, милый. Смотри, что я принесла!
Андрэ потянулся и жадно ухватил протянутое лакомство, выдохнув при этом целое облако зловонного дыма, отчего вы поперхнулись и едва не срыгнули. Удивительно, что не заработали грыжу пищевого отверстия диафрагмы, пытаясь сдержать кашель. К счастью, все обошлось, и Андрэ получил эскимо. Пока он срывал обертку, размышляя, можно ли одновременно курить и есть (этому трюку его научили бы в любом техасском ресторане), вы вооружились молотком и гвоздями и, стараясь не очень шуметь, наглухо заколотили все окна. Затем набрали в кастрюльку воды, добавили консервированного фруктового сока и бросили туда весь имевшийся у вас запас валиума. Пойло вы поставили у него перед носом – «Вот, милый, если захочется пить!», – а сами затоптали очаг возгорания на ковре, куда упала отброшенная сигарета (он так и не освоил техасский трюк), и попятились к выходу, как гейша – у вас это стало уже неплохо получаться.
– До свидания, милый! Отдыхай, веди себя прилично, а тетушка Гвен скоро придет. Хорошо? Ну и славненько! С праздничком тебя!
Выскользнув за дверь, вы заперли оба замка и для верности вогнали в косяк пару гвоздей:
– Вот так. Попался, мерзавец. Теперь не убежишь!
– Попался, мерзавец!
В фойе на первом этаже кучкуются жильцы – около полудюжины, – и один из них, увидев вас, сообщает:
– Попался, мерзавец!
– Простите?
Откуда они узнали? Поистине любопытство этих людей может сравниться только с их простотой. Надо скорее переезжать отсюда в более приличное место!
– Его взяли.
– Кого?
– Что значит «кого»? Насильника, конечно! Сначала мы думали, что он улизнул. Но нет, его арестовали!
О боже!
– Мистер Кудал заметил мерзавца на стоянке, рядом с подъездом, и вызвал полицию.
Боже, боже!
Растолкав соседей, вы выбегаете на улицу и в течение следующих десяти минут убеждаете полицейских, что человек, стоящий лицом к стене с руками на затылке, ваш друг – а вы, между прочим, хозяйка одной из квартир в этом доме! – и что, несмотря на подозрительный вид, он законопослушный и добропорядочный гражданин. При этом Смоки и Сесил щедро осыпают вас усмешками, закатывают глаза и, судя по всему, не прочь поставить вас лицом к стене рядом с Даймондом (при разговоре вы, в довершение всего прочего, рассеянно помахиваете молотком), однако в конце концов благодаря отсутствию улик и вашему брокерскому красноречию его отпускают. Но не сразу. Сначала Смоки обыскивает подозреваемого – на предмет оружия и презервативов – и обнаруживает толстый рулон денег. Полицейские, разумеется, требуют объяснить, зачем ему столько наличных.
– Я вижу, сэр, вы человек наблюдательный, – отвечает Даймонд, – и от вашего внимания не ускользнул тот факт, что у меня в кармане лежат билеты на самолет. Завтра я улетаю, чтобы повидать моих любимых родителей – они миссионеры, учат слову Божьему язычников в отдаленной стране. Я также вижу, что вы человек образованный, а значит, вам известен другой факт, весьма грустный и возмутительный: американские кредитные карты уже не встречают за границей подобающего им восторженного приема. Деньги, которые вы держите в руке, лишь на первый взгляд кажутся большими. Уверяю вас: при нынешнем курсе доллара безбожные иностранные мошенники посчитают это карманной мелочью.
Итак, его отпускают. Прощальные слова Сесила, обращенные к вам, звучат недвусмысленно:
– Я не знаю, что у вас на уме, мадам. Но больше я вас видеть не хочу! Никогда! Вам понятно?