– Проснулся? – Она повернула к нему голову, на лице, черты которого не сумел исказить косо падающий свет, играла задумчивая улыбка. – Спи еще. Я приду. Просто тишина такая…

– Ты там как на картине.

– Может быть… Но у нас такую открыто не выставят. Античные можно, современные почему-то нет…

– Со временем разрешат.

– Может… У тебя под подушкой дамский револьвер.

– Это пугач. От собак. С холостыми.

– Ничего особенного, некоторым осодмильцам дают оружие… Тебе поручали оперативную работу? Можешь не говорить. Тут прошлую неделю на Петровской бандита взяли, он в Рыбинске инкассатора ограбил. Ваши не участвовали?

– Понятия не имею. Знаешь, где я участвовал? Это когда за линией стрельба была и вертолеты летали.

Нина заливисто расхохоталась:

– Ну даешь! Туда осодмильцев на пушечный выстрел не пускали. Слышал – там же ночью немцы с невидимого самолета десант высадили, и они на военный завод прорывались, взорвать хотели.

– С невидимого самолета?

– Ну да, из пластмассы, которая радиоволны не отражает. Про мины в пластмассовом корпусе слышал? А это самолет. Так вот, говорят, они на нем и удрать хотели, но его сбили, а потом в тот же день все разобрали по деталям и в Москву изучать увезли. Неужели тебе не говорили?

– Ну мало ли что говорят…

– Все равно с пугачом не навоюешь. Был бы у тебя автомат…

– С автоматом, значит, нравлюсь, а с пистолетом не нравлюсь?

– С ним ты прямо как из штатовского боевика про двадцатые. Я в Москве на закрытых показах для деятелей искусств видела. Ну ты сам посмотри, похоже – как будто это небоскреб, а там старый Чикаго.

Виктор поднялся, подошел к окну и стал рядом, опустив правую руку на изгиб талии Нины; ее тело упруго подалось легкому нажиму его пальцев.

– Похоже… А такому искусству ты тоже по боевикам выучилась или Камасутру читала?

Его вопрос вновь рассмешил Нину.

– Ну разве этому по книжкам научишься? Просто делаешь так, чтобы обоим было хорошо, и не думаешь… Тоже спросил – «нравлюсь, не нравлюсь»… Хорошо, я на вечер блузку не надела, а то как тебя увидела, так пуговицы сразу бы посыпались. Запалил девушку сразу с четырех сторон…

Она слегка изменила позу, почесав лодыжкой лодыжку.

– Воскресенье уже… Сегодня ты уйдешь, и никто не знает, повторится наша встреча или нет.

– Почему так считаешь?

– А то нет? Так природой заведено. Мужику каждый раз интересна новая, он по природе своей должен как можно больше новых женщин узнать, чтобы род продолжался. А женщина среди вас всегда одного своего ищет. Я своего пока не нашла. Могу тебя удержать. – Она сверкнула из-под ресниц роковым взглядом. – Но не буду. Летай. Ты мне свободный люб.

– Так и выпустишь?

– А что? С иными трудно, они сразу привязываются… И что потом делать? Сердцу ведь не прикажешь… а они потом мучаются… Зачем?.. А ты как-то сразу понял, почувствовал, что это не всерьез, что это кровь играет… и так легко с тобой, словно тоже летаешь… Э-эх…

И она, медленно прогнувшись, опустилась грудью на подоконник; на спине, словно крылья, проступили лопатки. Виктор быстро перехватил ее правую руку и завел за спину.

– Э, ты чего? Ай, щекотно! Ну ты бесстыдник… – последние слова Нина произнесла каким-то восхищенным полушепотом.

Сквозь газовые шторы просвечивало солнце – окна были на южную сторону.

– О-хо-хонюшки! – потянулась Нина, сидя на постели. – Я пошла мыться. Слушай, ты всех так приятно загоняешь? Ладно, молчи.

Она пошла в ванную, откуда вскоре послышался шум льющейся воды и ее голос:

– Вить, а Вить!

– Что случилось?

Нинон выглянула из-за полупрозрачной полихлорвиниловой занавески. По ее распаренному телу стекали струйки горячей воды из душа.

– А как насчет девушке спинку потереть? Только, чур, не щипаться!

– …Ну все. Пока.

Они стояли на лестничной клетке перед открытой дверью лифта.

– Мне еще знаешь, сколько дел сегодня сделать? И выспаться. Я стою, а меня прямо стоя в сон клонит. И откуда ты такой?

Она заглянула ему в глаза.

– Иди. А то еще грустить по тебе начну. А это ни тебе, ни мне ни к чему. Ты вернуться должен.

– Вернуться куда?

– Вернуться куда. И к кому. Я не знаю. Знаю, что должен. Иди. Не забывай свою Нилон-Найлон. Ну иди же. У меня тоже сердце не из нейлона…

– Счастливо тебе, Нина. Я хочу, чтобы у тебя все сложилось.

– Счастливо тебе. И спасибо.

– Тебе спасибо.

– Заходи, будет время. Только по выходным. В будни мне некогда. Все, я пошла.

Закрылась дверца, лифт пошел вниз. Виктор помахал вслед из кабины сквозь стекла двери; Нина послала воздушный поцелуй и скрылась из глаз; на следующем этаже он услышал, как наверху захлопнулась дверь.

«Даже если будет сердце из нейлона, мы научим беспокоиться его…»[16]

За Виктором закрылись масивные двери подъезда. Навстречу ему пролетела стая голубей, и ветер стряхнул на него колючую снеговую пыль с верхушек деревьев сквера Советского.

Он решил проверить гипотезу.

До сих пор он или ходил по намеченным кем-то направлениям, или ездил. Если это виртуальная реальность, то, отступив от стандартных маршрутов, он должен выйти на край карты или куда-то, где ничего особого нет: сэкономили на объектах.

Вместо того чтобы пройти к остановке, он пошел наугад, вверх по Советской, дошел мимо каких-то стройплощадок до нового стадиона и парка, пересек Трудовую, узнав в постройках впереди довоенные дома слева и городскую тюрьму справа, знаменитую тем, что в ней когда-то сидел Чкалов. Кирпичные довоенные многоэтажки конструктивистского стиля продолжались до поворота, где в его бытность стоял двухэтажный гастроном, а дальше пошла малоэтажная шлакоблочная застройка вдоль дороги – судя по аккуратно выведенным на фасадах гипсовым цифрам, она была возведена в сороковые. За стандартными домами тенью следовал одноэтажный частный сектор. Протоптанная вдоль дороги тропинка сужалась и в конце концов вывела Виктора в поле, где Советская превратилась в кусок шоссе, упиравшегося в дорогу вдоль деревянного крашеного забора, что ограждал летное поле. Виктор не поленился протопать до забора, нашел там место, где доска чуть отходила, и сунул голову в дыру. За забором не было ничего незнакомого; крутились радиолокаторы, стояло несколько кукурузников и вертолетов, пара двухмоторных серебристых машин, похожих то ли на Ли-2, то ли на Ил-14, виднелась вдалеке, ближе к серому зданию ангара; только стеклянного кирпича корпуса аэропорта не было видно: его построили уже к семидесятым.