Я распрямляю скомканную бумагу, которая, как думала раньше, всего лишь защищает содержимое коробки. И я точно не ожидала увидеть фразы, написанные Ноланом небрежным и раздосадованным почерком.

Амелия, я скучаю

Дражайшая Амелия

Моя дорогая Амелия

Амелия

Этого не было в наших блокнотах

Дорогая Амелия!

Уолли скучает по тебе.

Когда тебя нет рядом, я не вижу китов.

Я укладываю помятые листы написанным кверху. Их углы загибаются, отчего они напоминают цветы, сделанные из бумаги. Сверху кладу альбом и встаю. Всего один снимок, уверяю себя. Называю его «Абсурд и абсурдность», укладываю содержимое обратно в коробку и направляюсь домой, чтобы успеть собраться к ужину у Уильямсов.

Мысленный поезд достаточно замедлится, чтобы я успела за него уцепиться. У меня есть план.

Марк и Триша соглашаются побыть в отеле, пока я в одиночестве иду в книжный магазин.

Они приехали со мной под предлогом отдыха, но я понимаю, что они собираются посмотреть на Локбрук, «У Вэл» и…

Нолана.

Садясь за горизонт, мичиганское солнце золотит все вокруг, и кажется, что я брожу по выдуманному миру. А часть этой искусно созданной книги составляет бордовая дверь с холодной железной ручкой. Когда я ступаю в магазин, над головой раздается бренчание колокольчиков, знаменуя собой близость магии.

Но не магия с лаем слетает с лестницы, царапая когтями покрытый плиткой пол, добегает до ковра и шерстяной копной радостно бросается на меня.

Я успеваю бросить грозное «Нет!», прежде чем пес собьет меня и мне снова повезет оказаться спиной на полу при входе в магазин.

На этот раз Алекс не приходит ко мне на помощь. Но вместо него надо мной важно, как римская богиня, появляется его мама и грациозно протягивает мне руку.

– Задержалась, – объявляет она.

Я прохожусь ладонью по затылку в поисках ушиба.

– Задержалась?

Она поднимает бровь.

– Амелия, что я тебе говорила о дураках?

– Не уверена, что понимаю, о чем вы говорите.

Валери поднимает вторую бровь.

– Чем могу помочь, мисс Гриффин?

Я пытаюсь призвать китов, но, видимо, они устали, плывя наравне с самолетом.

– Где Нолан? – спрашиваю я.

Сначала Валери пристально смотрит на меня, затем прищуривается на что-то за моей спиной.

– Сегодня среда, – сообщает знакомый голос.

Резко обернувшись, я замечаю Алекса с сияющей улыбкой и распростертыми руками, в которые охотно бросаюсь.

– День крепости? – ухмыляюсь я.

– Отвезу тебя, – говорит он. – Мам, если ты не против. Только нужно будет закрыть кафе.

Валери оценивает нас взглядом; я ощущаю, как трескается ее суровая оболочка под натиском моей радости.

– Ты сможешь фотографировать нашу рождественскую вечеринку? – властно спрашивает она.

Валери желает знать, останусь ли я. Мое лицо озаряется.

– Можете рассчитывать на следующие два Рождества, – заверяю я.

Она не улыбается, но переводит на сына теплый взгляд.

– Хорошо. Отвези ее к тому парню. И забери с собой этого шалопая.

– Мне нужно вернуться в кафе, – произносит Алекс, когда я открываю дверцу машины. – Ну, не так уж и нужно, но лучше встретимся позже, если вы начнете ласкаться.

Уолли уже выпрыгнул из машины и теперь несется мимо синего дома к крепости, скрываясь из виду.

– Амелия?

– Х-м-м?

Алекс берет мою руку, и его взгляд теплеет.

– Он будет в восторге, увидев тебя.

Сердце готово выпрыгнуть из груди, и даже представить не могу, что с ним случится, когда я постучусь в дверь лодочной станции.

Поэтому останавливаюсь.

– Я тебя так и не поблагодарила за посылку и альбом, еще мы не обсудили, что тебе сказала Дженна на фестивале, и…

Алекс не притрагивается пальцами к моим губам, чтобы заткнуть меня, хотя ему точно хочется это сделать.

– У нас же еще есть время, да?

Мое сердцебиение успокаивается. Все-таки время – это роскошь, настоящий дар.

Я выглядываю в пассажирское окно.

– Почему ты уверен, что он не возненавидел меня, ведь я ему даже не звонила?

Я не столько вижу, сколько чувствую улыбку Алекса.

– Судьба. А теперь вылезай из машины. До следующей ярмарки осталось меньше трехсот сорока дней, а у меня и так много дел.

Нолана нет в крепости.

Я замечаю его, спускаясь с невысокого холма, переходящего в песочный пляж. Он стоит по колено в воде и смотрит на жемчужно-розовый закат.

Первым его видит Уолли, при этом пугая приветственным лаем пару чаек. Гомон их хлопающих крыльев и непрерывное тявканье пса, бросившегося за птицами, заглушает плеск моих ног, ступивших в воду.

Распрямив спину, он держит руки в карманах джинсов, и я мечтаю узнать, о чем он сейчас думает. Отчаянно желаю всмотреться в его лицо, пробежаться пальцами по линиям на его ладони, проверить, настолько ли мягки его губы, как в моих воспоминаниях. Задаюсь вопросом, нужно ли похлопать его по плечу, и ощущаю, как между нами натягивается нить.

Он напрягает плечи, достает руки из карманов и медленно поворачивается ко мне.

Нолан Эндсли молчит, но я улавливаю, как наэлектризовывается связь между нами. Мне нужно сказать хоть что-то и прервать эту мучительную тишину, но внезапно исчезают все заготовленные заранее речи и возможные варианты развития событий, которые я проигрывала в голове.

– Ты в воде, – констатирую факт.

Нолан ничего не отвечает. Я собираюсь с силами и пытаюсь передать словами покалывание в пальцах и громкий стук сердца.

– Есть фотография, – говорю я, – двух людей, смотрящих друг на друга. – Нолан продолжает молчать. Я не могу сдержать слезы, поэтому с трудом сглатываю и продолжаю: – Они… как же это глупо и нелепо, но они знают друг друга всего пару дней. Люди над этим будут смеяться. Но, по-моему, они как раз из такого «навеки», о котором пишут в книгах.

В оранжевых лучах заката его глаза словно горят.

– Кроме того, они любят тайны друг друга. Она любит его ежедневники, а он – ее фотографии. Она терпит его отбитую собаку, а он подпускает ее поближе к себе, как не позволял никому другому.