эти многочисленные переговоры, урок уже начинается. Хорошо, историчка, наша классная, незлая баба и даже понимающая. Так что я проскальзываю на своё место и усаживаюсь рядом с Серёгой.

– Где был? – спрашивает он шёпотом.

– Позвонить надо было.

– Деловой, – качает он головой. – Чё насчёт дня рождения думаешь?

Ох, ёлки… точно, у меня же днюха намечается. Уже скоро, а я даже не знаю, как надо отмечать. Пригласить пацанов в гости? Съесть торт и что делать? Играть в морской бой? Это я прикалываюсь, конечно…

– Да вот, – шепчу я, – хотел с тобой посоветоваться. Неохота просто дома сидеть с предками. Что-нибудь бы такое, интересное замутить.

– Замутить… – задумчиво повторяет он, пробуя слово на вкус. – Надо подумать…

– Серый, слушай, мне надо смыться после истории, скажешь на литре, что я типа в больнице, ладно?

– Скажу, только она потом заставит тебя справку приносить.

– Ладно, придумаю что-нибудь.

На переменке я подхожу к Рыбкиной и отзываю её в сторонку.

– Наташ, ну ты как? Успокоилась?

– Знаешь что, Брагин! – злится она, но я не даю перейти инициативе на её сторону.

– Тише-тише, кот на крыше. Не возбуждайся. Я пришёл с миром, а тебе бы только воевать.

– Чего тебе?

– Я сейчас убегу. У меня дела появились. Скажешь, что я в больницу пошёл, ладно?

– А на самом деле ты куда пошёл? С Юлечкой в кино?

Как назло в этот самый момент мимо нас проходит Бондаренко собственной персоной.

– Привет, Егор, – бросает она и идёт дальше.

Рыбкина набирает в лёгкие воздух, чтобы выдать словесный залп, но я её опережаю.

– Ната, ну ты почему такая вредная? Вот вырастешь, будешь мужа своего поедом есть, да? Ежедневную трепанацию черепа проводить, угадал?

Она щурится, но молчит, должно быть не желая прослыть сварливой бабой.

– Ты мне лучше посоветуй, что на днюху придумать. Ты, кстати, приглашена.

– Куда это? Что за днюха? А-а-а… День рождения, что ли?

– Он самый. Надо нам с тобой продумать его хорошенько, не возражаешь?

– А чего там думать?

– Ну, не знаю, может сходить куда. На «Синьора Робинзона» всей толпой. Ладно, ты соображай, а я побежал. И хорош дуться уже, я ни в чём не виноват.

Вот ведь правда, замуж выйдет, мужа затретирует подозрениями. На всякий случай я иду в противоположную сторону той, куда прошла Бондаренко.

Я бегу в бар. Там оказывается закрыто и мне приходится тарабанить. Ёлки… Они вообще работают хоть иногда? Наконец, дверь приоткрывается и из неё выглядывает здоровенный мужик с обритой головой.

– Закрыто, – говорит он, смерив меня взглядом.

– Я к Альберту. Мы договаривались.

Немного помешкав, он меня пропускает. Пока мы здороваемся, прибывает Каха с Рыжим. Я знакомлю их с Альбертом и повторяю всё, о чём мы говорили вчера. Атмосфера как-то неприятно сгущается и становится немного напряжённой.

– Ты чё, Бро, – выкатывает глаза Рыжий, – а может нам сразу перед ментовкой ларёк поставить? Типа, у себя под носом они ничего не заподозрят? Ты маленько-то соображай! Тут будут ходить залётные фраера день напролёт и палить. Слухи разнесутся быстрее ветра. Не, я против. Ну нах. Чё-то ты перемудрил, шкет. И вообще, ты нас какого хера засветил перед ним? Надо было перетереть сначала. Ты в натуре не догоняешь или подставу задумал? Я щас вообще на это дело не готов подписаться после этого всего. Ну нах, в натуре.

Каха ничего не говорит и только глазами стреляет по сторонам. Мне кажется, ему идея нравится, хотя опасения и имеются, но его воображение уже рисует картины сладкой жизни.

– Во-первых, – вступает Альберт, – я тоже рискую, что вы меня спалите.

– Так ты и так под мусорами. Как тебя спалишь? А чтоб тебя не трогали нас сдашь рано или поздно.

– Во-вторых, – продолжает он, – так серьёзные люди себя не ведут. Ты меня не знаешь, а говоришь мне в лицо, что я тебя сдам? Думаю, на этом встречу можно закончить. Вы мне в хэ не упёрлись, ребята. Меня попросил за вас серьёзный человек, я подумал и пошёл навстречу. Вы приходите и начинаете хамить. Идите-ка на все четыре стороны. Если и клиенты ваши такие же как вы, мне это точно не надо.

– Погодите, – говорит Каха. – Простите моего друга за горячность. Просто он говорит, что думает, а мы все заинтересованы в прямом и открытом разговоре. Дайте нам немного подумать.

– Не надо думать. Мне больше не интересно, – пожимает плечами Альберт. – Обосраться можно только один раз, и вы уже обосрались.

– Альберт Эдуардович, – говорю я, – ребята молодые неопытные и горячие. Не делайте сразу выводы по первому впечатлению.

– Слышь, Бро, – щерится Рыжий, – тебя не спрашивают. Ты хлебальничек прикрой свой, пока старшие разговаривают.

Он отчаянно пытается держать себя в руках, но у него очень плохо получается.

– Если позволите, – говорю я, – я хочу только маленькую ремарочку сделать.

Альберт пожимает плечами, а Каха кивает, желая услышать мои соображения. Рыжий, сжимает зубы и едва держится. Он страшно недоволен, что я ещё и вякать пытаюсь, возражая против его авторитетного мнения.

– Вот найдёте вы место. Надо будет оборудовать, закупиться, раздобыть элитный алкоголь, продумать систему маскировки, конспирацию, чтобы в глаза не бросалось постоянное скопление народа. Если будет где-то в трущобах, люди будут бояться приходить, опять же. Молва о вашем баре распространится быстро. Найдут вас тоже быстро, надо будет заниматься крышей, ну чтобы менты не разогнали. Короче, посчитай, сколько времени уйдёт и бабла. А если тема вообще не пойдёт? Если ставить народ не захочет? Что тогда? Деньги на ветер? Здесь же всё готово, все процессы отлажены и даже потенциальные клиенты имеются. Приходить можно свободно, без опасений. Для клиентов это преимущество. А олимпиада уже вот она, на носу практически. То есть можно заходить и сразу лавэ качать. Вот такие соображения. А вы думайте, кумекайте. И так, на всякий случай, я ни с вас, ни с Альберта Эдуардовича ничего не имею. Так что чисто за идею вам помогаю.

– Да, – говорит Каха. – Мы согласны.

– Б*я! Каха, ты чего творишь! – мечет молнии Рыжий. – Какого хрена! Тебя ган*он этот разводит, как лоха, а ты ведёшься. Ты чё, не слышишь,