Марго я вытягивал, словно ведро из колодца, наполненное ртутью. Кажется, девушка не поняла, что я не лебедка и моя роль – страховать. Пока я надрывался на краю обрыва, Марго, дабы не скучать, получала удовольствие от подъема. Она ни разу не прикоснулась к стене руками, лишь пару раз оттолкнулась от нее ножкой, как если бы сидела на носу лодки и отталкивалась от прибрежных камней.

– Мне так понравилось! – с восторгом сказала она, оказавшись рядом со мной, и не заметила, как я дую на воспаленно-красные ладони, сожженные веревкой. – Будто снова воспарила на воздушном шаре! Тебе не очень было тяжело?

Я подумал о том, что если Кроту с его неподъемным рюкзаком тоже захочется воспарить на воздушном шаре, то иметь мне грыжу, осложненную искривлением позвоночника и ног. Но Крот меня приятно удивил. Насколько хватало ему сил, он взбирался самостоятельно, лишь несколько раз повис на веревке, не удержавшись на скользких выступах. На вершинный карниз он выбрался на четвереньках и тотчас повалился навзничь.

– Никогда не думал, что это такой титанический труд, – пробормотал он. – У меня все поджилки трясутся.

– По-моему, титанический труд был у Кирилла, – справедливо, но с опозданием заметила Марго. – Вам следовало бы сначала отправить свой рюкзак, а уже потом самому лезть в обвязку. Или побоялись?

– Чего я побоялся? Чего? – вспылил Крот.

– Догадайтесь с трех раз!

– Вы наглая и глупая девчонка!

Они сведут меня с ума! Я скинул конец веревки с обвязкой тете Алле, которая уже заскучала внизу, и попросил Крота помочь мне. Он повиновался, взялся за веревку, но все еще сердито поглядывал на Марго. Воинственный дух в нем не угас. У меня начало складываться впечатление, что ему доставляет какое-то странное удовольствие ругаться с Марго. Может, таким образом он выплескивал из себя скопившиеся в нем отрицательные эмоции, которые вызывало наше безрадостное путешествие.

Мы взялись за работу. Надо признаться, я уже здорово устал, и мои ладони полыхали огнем. Тетя Алла поднималась очень медленно, и мы с такой же скоростью выбирали веревку. Марго ходила кругами вокруг нас и, как мне казалось, придумывала, как бы больнее поддеть Крота.

– Ну что она там копошится? – ворчал Крот. Он опять спешил, а у меня до сих пор не было никакой, даже самой рыхлой версии убийства. И я ничего не знал о судьбе Ирэн. Сколько осталось до финиша? Неделя? Три дня? Два? А что, если он рядом? И остались считаные часы до того, как Лобский объявит организаторам шоу и журналистам о месте крушения самолета? И в ущелье высадится бригада криминалистов. И начнутся допросы. И пытливый следователь начнет выворачивать наизнанку душу Марго. Будет ли она молчать о сожженной записке, написанной Морфичевым и предназначенной мне? Я помню, что Марго ответила на вопрос, как долго она будет хранить эту тайну: «Пока мне не надоест твое доверие». Кажется, только теперь я понял истинный смысл этой фразы. Понимать ее надо было так: «Я буду хранить эту тайну, пока я с тобой, пока я твоя…» В общем, она меня купила, как привыкла покупать услуги по доставке пиццы, билетов и такси.

Тетя Алла добралась уже до середины подъема и повисла на веревке, как памятник на стреле башенного крана. Кардиолог не просто устала и решила передохнуть. Там было одно нехорошее место, гладкое, как проплешина, как стена панельного дома, где даже Крот со своим усердием не смог удержаться и «воспарил на воздушном шаре». Мы с Кротом напряглись и стали вытягивать веревку по моей команде: и раз! и два!..

И вдруг произошло что-то жуткое. Когда я скомандовал «три!» и мы с Кротом одновременно приналегли на веревку, она вдруг резко пошла на нас, и мы, не удержавшись на ногах, повалились на землю. Оттолкнув от себя Крота, я вскочил на ноги, подбежал к обрыву и с замиранием сердца посмотрел вниз. Брезентовую штормовку я заметил не сразу, так как ее закрывал скальный выступ. Я схватился рукой за ветку и навис над бездной. Кардиолог неподвижно лежала у подножия стены, широко раскинув руки, словно пыталась удержаться на сыпучем склоне.

Я крикнул – она не отреагировала.

Марго и Крот смотрели на меня молча, раскрыв рты. Я схватил ставшую невесомой веревку и, сматывая ее у своих ног, выбрал до конца. Кончик веревки был оборван. Точнее, оборван был только нейлоновый сердечник, распушившийся, как многожильный провод, а прочная многослойная оболочка была аккуратно надрезана.

– Я… я только выполнял ваши команды, – дрожащим голосом ответил Крот, когда я поднял на него безумный взгляд. – Вы говорили «и раз!», и я так же и поступал, говорили «и два!», и я делал два…

– Оборвалась? – необыкновенно спокойно спросила Марго. – Что ж такую слабую веревку выдали? Надо будет подать в суд на продюсера.

– Встаньте к дереву! – приказал я, едва сдерживая ярость. – Оба!

– Кирилл, ты что? – удивилась Марго.

– Я сказал, оба!

Пятясь от меня с неподдельным испугом, Крот и Марго приблизились к стволу хлопкового дерева.

– Вытряхивайте ваш рюкзак и выворачивайте карманы! – приказал я Кроту.

– Это еще почему? – бледнея, пролепетал он. – Вы что, Кирилл? Что вы задумали?

– У вас нож есть?

– Нож? Да, конечно!

– Где он?

– Вот, в кармане.

– Покажите!

Крот, с вытянутым от недоумения лицом, поспешно сунул руку в карман и достал нож. Я схватил его, открыл лезвие, попробовал пальцем.

– Теперь ты! – крикнул я Марго, едва не схватив ее за воротник курточки.

– Что – я? – уточнила Марго, и рот ее презрительно скривился.

– Нож у тебя есть?!

– Все, что у меня есть, ты уже видел. Ножа, увы, нет.

– Кирилл, а вы обратите внимание, что у нее за спиной! – скороговоркой произнес Крот и на всякий случай отодвинулся от Марго.

– Ах, да! – усмехнулась Марго и слегка порозовела. – Забыла.

И она извлекла из-за поясного ремня мачете и кинула его на землю. Я переводил взгляд с Марго на Крота и задыхался от бессилия и ненависти.

– Стоять здесь!! – рявкнул я. – Ничего не трогать!! Не шевелиться!!

Крот вытянулся по стойке «смирно» и послушно закивал:

– Да, да, конечно!

Марго сплюнула под ноги и присела на корточки. Сорвала травинку, зажала ее кончик в зубах. Я схватил веревку, обернул ее вокруг груди и, нещадно протирая куртку на спине, стал спускаться по стене. Нет, надежды не было никакой. Падение с такой высоты не оставляло кардиологу никаких шансов. Я рычал и выл от досады и безысходности. Что происходит? По каким законам в этих лесах свершаются убийства? Ради чего? И, наконец, кем?

Когда до земли оставалось немного, я спрыгнул. Ботинки глубоко ушли в сыпучий грунт. Надо было сделать еще три широких шага, чтобы поравняться с кардиологом. Женщина лежала ничком. Я присел рядом и, затаив дыхание, коснулся ее плеча.