Княжна подалась вперед, зашептала:

— Он старенький уже и не всегда понимает, что говорит. Да, они уедут. Но только тогда, когда я сочту это возможным. И возможно, я уеду тоже с ними.

— Навсегда?

— Нет, что вы?! — рассмеялась девочка. — Конечно на время. Ведь я теперь единственная наследница моего папеньки.

Вошел Никанор, разлил по чашкам чай и удалился.

Табба пить не стала, подняла на девочку глаза, готовясь спросить нечто непростое.

— Вы уверены, что хорошо знаете своих новых друзей?

— Уверена, — насторожилась девочка. — Они очень помогли мне.

— Они действительно француженки?

Анастасия подобрала ноги под себя.

— Да. А что вас смущает?

— Ничего не смущает. Однако совет я бы хотела вам дать.

— Любопытно. — В глазах девочки проскользнула неприязнь.

— Постарайтесь, чтобы ваши гости поскорее покинули вас и больше никогда сюда не возвращались.

Княжна спустила ноги на пол, встала.

— Анна и мой кузен собираются после войны пожениться!

— Тем более распрощайтесь с ними.

Прима тоже поднялась.

— Никогда… Слышите, больше никогда я не приду на ваши спектакли и прошу немедленно покинуть мой дом!

Табба хотела что-то ответить, но решительно повернулась и быстро зашагала к выходу.

Дворецкий, стоявший рядом в затемненной комнате и слышавший весь разговор, тяжело вздохнул и направился в сторону спальни княжны.

Дверь ее была приоткрыта, тем не менее Никанор предупредительно постучал.

— Барышня, мне необходимо вам кое-что сказать.

— Может, все-таки завтра? — раздраженно спросила та. — Взял манеру беседовать по ночам!

— Это крайне важно. Возможно, после этого вы меня уволите.

— Говори.

Дворецкий переступил через порог, замер возле самой двери.

— Говори же!

— Я виновен перед вами, барышня.

— Это я знаю. Что еще?

— Вы не знаете, в чем моя вина. — Губы Никанора вдруг часто задрожали, по щекам потекли слезы. — Я недостойно обманул вас, барышня. Обманул самым страшным образом.

— Можешь не рыдать, а объясниться человеческим языком?

— Могу… Сейчас объяснюсь. — Дворецкий достал из кармана большой платок, вытер слезы, щеки, нос. — Помните ту страшную ночь, когда воровки забрались в ваш дом и пытались похитить черный бриллиант?

Глаза княжны округлились.

— Ты нашел его?

— Совершенно верно, нашел оброненным на ступени. Подобрал…

— И где же он?

Дворецкий снова заплакал. Княжна подошла к нему, встряхнула за рукав.

— Он у тебя?

— Нет, отдал.

— Отдал?!. Кому?

— Господину полицмейстеру. Василию Николаевичу…

— Зачем?.. Почему ему?

— Вы опасались этого камня, а я не знал, куда его подевать. К тому же его высокопревосходительству бриллиант нужен был для дела. — Никанор опустился на колени и, продолжая плакать, стал целовать подол ночной сорочки девочки. — Простите меня великодушно, барышня… Или велите убить. Не могу я больше жить с таким грехом на душе!

Девочка силой заставила его подняться, вытерла ладонью мокрые щеки.

— Признался, облегчил душу, и слава богу. Только держи этот секрет при себе. Не смей никому говорить ни слова.

— А кому, барышня, кроме вас?.. У меня ведь родней никого нет на этом свете… Спаси вас Боже.

Следователь Егор Никитич Гришин дождался, когда полицмейстер примет его, поклоном ответил на приглашение секретаря войти и перешагнул порог огромного и богато обставленного кабинета.

Василий Николаевич сухо поздоровался с ним, так же сухо показал на кресло, сел за стол.

— Что это за поножовщину устроили вы на Дворцовой площади? — спросил он, неприязненно глядя на следователя.

— Поножовщину устроил не я, Василий Николаевич, а воры. Прошу все-таки проводить разницу между вашими подчиненными и преступными элементами, — довольно жестко ответил Егор Никитич.

— Вам удалось задержать этих самых воров?

— Нет, не удалось.

— Почему?

— Слишком слаженно было все организовано.

— Вами?

— Ворами. Они прирезали нашего наводчика и ловко скрылись на подогнанных извозчиках.

— Ну а вы-то куда смотрели?!. Ваши агенты?

— Мы, господин полицмейстер, смотрели в нужном направлении и действовали так же. Но была толпа, и мы не желали ненужных жертв.

Полицмейстер вышел из-за стола, остановился напротив следователя.

— Ваш наводчик… этот обезумевший тип… едва не лишил жизни мадам Матильду!.. Чем вы вообще занимаетесь?

— Мы работаем, Василий Николаевич, — как можно спокойнее ответил следователь и вынул из папки фотографию Соньки.

Полицмейстер взглянул на снимок, положил на стол, молча уставился на Егора Никитича.

— Вы знаете, кто это, господин полицмейстер? — улыбнулся тот.

— Объясните…

— Это две дамы в одном лице… Ваша симпатия, Василий Николаевич, и госпожа Сонька Золотая Ручка.

— Вы так считаете?

— Это почти доказано.

— Любопытно. Дальше?

— Особа на фотографии — воровка в натуральном виде. А мадам, с которой вы совершаете променад по магазинам, та же воровка, только в гриме… Получше любой артистки.

Полицмейстер снова взял снимок, довольно долго всматривался в него, затем положил на стол.

— Все?

— Полагаю, этого достаточно, чтобы взять аферистку под стражу.

Полицмейстер грузно встал из-за стола, прошагал из угла в угол, остановился перед следователем.

— Не смейте!.. Слышите, не смейте производить никаких действий! Это не вашего уровня и не вашего ума дело!.. Даму… эту даму я беру под свое личное расследование! Я не хуже вашего знаю, кто она и за что следует ее брать под стражу! И если вы своим сапогом влезете в это тонкое дело и сорвете его, то с вас слетят не только погоны, но и голова!.. Примите это к сведению, Егор Никитич!

— Принял, господин полицмейстер, — мрачно ответил следователь и покинул кабинет.

Агеев вернулся за стол, какое-то время снова изучал лицо на фотографии, снял телефонную трубку:

— Отель «Европа». — Выдержал паузу, попросил: — Номер мадам Дюпон. — Трубку на том конце провода сняли почти сразу. — Госпожа Матильда? — пророкотал полицмейстер. — Приятно, что вы в номере, а не на прогулке. Ваши планы, мадам, на вечер?.. Хочу пригласить вас в дом. Да, жена с детьми на даче. Я тоже рад этому… Отлично, завозим мадемуазель на Фонтанку к княжне, а сами отправляемся в интересное путешествие. Да, сюрпризы будут, мадам… Конечно интригую!.. Бриллиант?.. Тот, о котором я рассказывал?.. Непременно покажу. Я также сгораю, но надо потерпеть…